– Не стоит, мистер Мак-Келли.
– Брент.
– Я не стану для тебя позировать, и точка.
Он мягко вздохнул и протянул ей левую ладонь. Едва Гейли подала ему руку, он снова, как в баре, переплел свои пальцы с ее.
– Сдаешься? – спросила она.
– А тебе жаль?
– Нисколько. Я отказываюсь позировать.
К этому моменту они уже вернулись к двери заведения. Гейли остановила спутника:
– Мистер Мак-Келли… Брент, я хотела сказать: ты – великолепный художник. Я никогда не видела таких картин. Они изумительны.
Почти незаметно дрогнули уголки его рта. Брент сделал шаг к Гейли, взял ее за руки и, поднеся тонкие пальцы к своим губам, лишь дыханием прикоснулся к ним. Лучше бы он прижег их раскаленным железом – чувства Гейли всколыхнулись с новой силой, сердце отчаянно забилось, дыхание стало прерывистым, а мир опрокинулся…
– Благодарю. – Его голос прозвучал слишком сухо. – Но почему же ты не хочешь, чтобы величайший живописец написал твой портрет и увековечил твой образ?!
– Я призналась, что мне нравятся твои работы, но не говорила, что ты – Микеланджело.
Он добродушно рассмеялся:
– У меня еще есть время.
– Мистер Мак-Келли, а вы согласились бы позировать в обнаженном виде человеку, который вот-вот набросится на вас?
– Но ведь это пока невозможно?
– Пока?!
– Ну да, пока ты не дала окончательного ответа.
– Видите ли, маэстро, вы упускаете важное обстоятельство.
– Какое же?
– Надеюсь, окончательным ответом я вас разочарую. Не в моих правилах спешить в постель к едва знакомому мужчине.
Несколько долгих минут он молчал, а потом выгнул дугой густую темную бровь и мягко проговорил:
– А разве я просил об этом?
– Да. Уже три раза с момента встречи, – сухо ответила Гейли.
– Тогда прости… Хотя я не настаивал, чтобы сразу в постель… На это у меня еще куча времени. А твой окончательный ответ можно отложить… Поживем – увидим, не так ли? Обещаю играть честно. Без дураков. Я – художник. Может, не Микеланджело, но чем черт не шутит. Возможно, я – один из величайших мастеров нашего века? Об этом судить историкам. Послушай, я не буду приближаться к тебе, пока не оденешься. А если тебе вдруг захочется одеться, то что ж… Возможно, пройдет немного времени, и ты почувствуешь отвращение к позированию.
– Оказывается, ты еще та штучка! – Гейли заставила голос звучать гневно и презрительно. Странные чувства владели ею. Она никогда не сталкивалась с такой откровенностью и не ожидала подобного от Брента Мак-Келли.
– Да, – подтвердил он.
– Скажи-ка, ты говоришь такое всем натурщицам?
– До сих пор никому.
Гейли не уловила в его словах ни капли фальши. Вновь ее тело всколыхнула волна чувственной силы. После этого глупо было отрицать, сколь мощные чувства пробуждал в ней Брент. Она решила держаться подальше от него. Ей только хотелось узнать, сумеет ли остаться свободной в мыслях об этом человеке, если не будет с ним больше видеться. Он казался ей сложнейшей загадкой. Нынешнее общение было недолгим и довольно грубым. А ей по-прежнему чудилось, что они – давно потерявшиеся друзья. Хотя нет. Потерявшиеся влюбленные.
Скорее всего он прав, говоря о своих чувствах откровенно и честно. Хотя какие чувства! Обычное яркое, но эгоистическое желание, а она для подобных страстей не годится. Возможно, у нее несколько старомодные правила, и хотя она не ханжа, но предпочитает хорошенько узнать человека, прежде чем перейти к более близким отношениям. У нее есть правило – на первом свидании позволительно лишь дружеское рукопожатие. Ни разу в жизни, даже с Тейном, она не вела себя иначе. Но с Брентом взаимоотношения развивались по-другому. Это ее пугало.
Внезапно Гейли захотелось провести рукой по его волосам, почувствовать вкус его губ. О Господи, более того! Она мечтала быть с ним. Прильнуть к нему, доверчиво и беззащитно, вспыхнуть от этого… Познать его. Стоять так же, как те двое на его картине, чьи объятия напоминали о безыскусном чувстве между мужчиной и женщиной, о страстной влюбленности и ответственности, вожделении и надежности, о бесконечной любви, для которой остальной мир – тьма и молчание, которая громаднее Вселенной.
Неожиданно она поняла, что все время пристально вглядывалась в его лицо. Брент не отрывал от нее глаз. Гейли поплотнее запахнула его куртку на груди:
– Пора. Холодно.
– Да, пожалуй, пора.
Но ни один из них не сделал ни шагу. Поминутно открывались и закрывались двери «Красного льва». Мимо Брента и Гейли, то пересмеиваясь, то недовольно обсуждая холодную погоду, проходили пары. Время от времени кто-нибудь с любопытством бросал на них взгляд, но они этого не замечали.
Вдруг Гейли улыбнулась. Не чему-то определенному, а просто так. Ей нравился Брент, и между ними витали чувства, пробужденные его картиной.
– А ты когда-нибудь любил так же? – наконец задумчиво спросила она.
– Что-что? – Смоляная бровь удивленно и лукаво приподнялась.
Гейли покраснела, решив, что Брент смеется над ее сентиментальностью. Она-то спросила о любви, а он подумал о вожделении.
– Нет-нет, ничего…
– Извини, это я должен просить прощения. Конечно, ты говорила о картине. «Джим и Мери». – Он замолчал и пожал плечами. – Нет, никогда. Я никогда не был так влюблен.
– Но как же… Как тебе удалось передать такое?
– Воображение… Надежды… Должно быть, именно так любят по-настоящему. Так ты это видишь?
– Я не знаю.
– Но наверняка тебе есть что сказать.
– Ну и пристал! Да!
– Так с тобой такое уже было? – снова спросил Брент, и Гейли заметила, что он держит ее руки в своих ладонях.
– Это не твое дело…
Его пальцы жестко обвили запястья Гейли.
– Говори, было?
Она тяжко сглотнула и покачала головой:
– Я… Уф! Нет. – С трудом выдавив из себя пару слов и не подняв глаз, она добавила уже мягче: – Было, но не так.
Брент улыбнулся, потом рассмеялся, а потом прошептал возле ее уха:
– Хорошо. Значит, сберегла себя для меня. Эта выходка заставила Гейли взорваться:
– Да ты надутый сукин сын!
– «Надутый»? Я протестую. Возможно, немного нахальный, но уж никак не надутый.
– Нет, надутый!
– Я предпочитаю слово «самонадеянный».
– Согласна. Это более точно дорисует твой портрет. Но поверь мне, «надутый» – как раз то, что надо.