– Ты все драматизируешь, милая, – он легко освободился и отступил на шаг. – Да, у нас были какие-то отношения…

Какие-то? Саломея точно знает, как они назывались!

– И мне казалось, что я не давал тебе авансов на… – Он взмахнул рукой и, задев за листья крапивы, скривился, зашипел от боли. – Конечно, мне следовало покончить со всем этим раньше, но я не хотел тебя ранить.

За что он так?

– Кто она? – для Саломеи это стало вдруг очень важно: узнать, кто та, другая женщина, которую Аполлон готов назвать женой? Наверняка она лучше Саломеи. Чем?

Более красива? Умна?

Образованна?

– Для тебя же будет лучше, – сказал Аполлон напоследок, – забыть обо всем.

Как будто это так просто! Саломея не помнила, как вернулась домой. Был вечер? Кажется, вечер. Окна стояли нараспашку, и стрекот кузнечиков разносился по дому. У реки надрывались соловьи. И бабушка завела свой патефон.

Саломея заперлась в ванной.

– Мне казалось, что жить больше незачем. Что это просто не получится – без него. И если так, то… бритву в руки – и по венам. Или таблеток съесть побольше. В бабушкиной аптечке их было множество, наверняка нашлись бы такие, которые… ну, ты понимаешь.

– А мне хотелось кого-нибудь убить, – признался Далматов. – Отца. Ее. Но совершенно точно – не себя.

– Мама меня остановила. Она начала петь… у нее был хороший голос, оперный. И вот я сижу в ванной комнате, а она поет… «Сердце красавицы склонно к измене». Трам-пам-пам. Слышно было хорошо, даже чересчур хорошо: как будто она прямо за дверью стоит – и поет. И я подумала, что это нечестно по отношению к ним. Я умру, а они как же? Бабушка расстроится, а у нее сердце и мигрени. Мама перестанет улыбаться. Она очень красивая, когда улыбается. Это ведь неправильно – думать только о себе.

– Ну… не сказал бы, но ладно. Ты его еще любишь?

Если бы Далматов задал ей этот вопрос днем, где-нибудь между прогулкой по набережной и летним кафе, в котором подавали мороженое в пластиковых вазочках с рифленым краем, Саломея знала бы ответ. А сейчас? Что изменилось, кроме прошедшего времени?

Глава 5
Аполлон и музы

Любит – не любит. Плюнет – поцелует. К сердцу прижмет… куда подальше пошлет. Нарисованная на витрине ромашка плохо подходила для гадания, да и само это занятие следует признать весьма глупым. Далматов смотрел на ромашку, за которой маячило собственное его отражение в мутном стекле. Ночью дышалось легче, но жара не спала – лишь отступила, позволяя городу зализать раны. Остывал асфальт, и камень поскрипывал, отдавая тепло воздуху.

В салоне машины воняло Алискиными духами и разогретой кожей. И Далматов распахнул дверцы, позволяя воздуху вынести вон эти запахи. Хотел включить кондиционер, но передумал. Откинувшись на сиденье, он прикрыл глаза.

Надо было хорошенько подумать.

Аполлон Венедиктович Кукурузин за своей спиной имел уже три брака.

Первая его супруга, надо полагать, та самая, потеснившая «рыжую-бесстыжую» с постамента любви, звалась Татьяной. Была она на восемь лет старше избранника, имела собственную четырехкомнатную квартиру в центре города, а также небольшой, но крепкий бизнес.

Далматов видел ее фотографию – обычная, не слишком красивая женщина, с крупными чертами лица. Нос с горбинкой. Родинка у левого глаза. И сами глаза: светлые, невыразительные. Короткая шея. Широкие плечи. По-мужски крепкая, тоже невыразительная фигура.

Брак их продержался два года. А потом Татьяна скоропостижно скончалась, оставив все движимое и недвижимое имущество любимому супругу. Возмущенные родственники подали иск, но дело проиграли. Бронхогенная карцинома – серьезный повод, чтобы расстаться с жизнью.

Во второй раз Аполлон женился четыре года тому назад. Как раз совпадает с продажей бизнеса, который твердо вознамерился «уйти» вслед за хозяйкой. Новая его избранница была копией Татьяны – старше Аполлона, состоятельна и удручающе некрасива. Эмма владела небольшим заводиком по переработке отходов. Деньги она считать умела. Мужа не баловала. Себя – тоже. Работала за двоих – и доработалась до нервного срыва, плавно перешедшего в глубокую депрессию. А там выяснилось, что с психикой дама давно не в ладах, и для ее же блага, но вопреки ее желаниям, Эмма была помещена под врачебный надзор.

Аполлон оформил опекунство. Развелся.

Бизнес продал, вложив деньги в Центр предсказаний и коррекции кармы.

А потом – женился вновь.

Нынешняя госпожа Кукурузина была пятидесяти восьми лет от роду, имела двух взрослых детей и сеть забегаловок быстрого питания, которые – в отличие от детей – приносили ей стабильный доход. На данный момент Рената Сергеевна пребывала в добром здравии, сходить с ума она тоже не собиралась. Более того, ей удалось стать совладельцем «Оракула», и именно при наличии этой дамы – сухокостной, мертвоглазой – Центр стал приносить доход. А если так, то разводиться Аполлон Венедиктович – с его-то корыстолюбием! – не рискнет.

И что остается? Скоротечный роман на старых дрожжах?

Или…

Далматов отчаянно пытался придумать хоть что-то, что поместилось бы за этим «или», поскольку от мыслей об этом романе у него сводило челюсти. Так ничего и не придумав, он собрался было уехать, но тут во двор вползла машина. Эта был самый обыкновенный автомобиль, которых в городе сотни или тысячи – кузов седан темного окраса и усредненных очертаний. Появление его во дворе вряд ли можно было бы счесть чем-то удивительным, если бы не одна деталь, которая заставила Далматова осторожно выскользнуть из своего джипа. Водитель не дал себе труда включить свет, ближний ли, дальний ли, хоть какой-то, а во дворе было достаточно темно. Но машина кралась в этой темноте, словно пряталась в ней.

Она остановилась у подъезда Саломеи. Резко хлопнула дверь, и звук этот далеко разнесся в ночной тишине. Далматов пошел к подъезду уверенным шагом человека, которому не раз и не два приходилось преодолевать путь от крохотной стоянки до серой двери, изукрашенной царапинами и надписями.

Илья опасался, что водитель машины сбежит, но тот посторонился, пропуская Далматова. Благо, в кармане его лежали украденные ключи – Далматов искренне собирался вернуть их владелице, когда сделает дубликаты.

– А вы к кому? – поинтересовался Илья, поднеся «таблетку» магнитного ключа к считывающему устройству.

Домофон мигнул, пискнул. Дверь открылась. А человек в спортивном костюме буркнул:

– К себе. С женой поцапался. И ключи забыл. Думал, до утра во дворе проторчу, а тут – ты.

– Повезло, значит, – Далматов посторонился, пропуская этого «нового знакомого».

– Точно. Повезло.

Высокий. В спортивном костюме с лампасами, в кедах – дешевых, в черной бейсболке, надвинутой на самые глаза. И лица не разглядеть в этой густой тени, так, что-то «черненькое белеется».