– Помоги, – Аполлон посмотрел на нее снизу вверх, и было в нем что-то такое, до невозможности жалкое, что Саломея ответила:
– Хорошо.
Утлая ладья искала путь среди волн, столь огромных, что, казалось, еще немного, и они разобьют несчастное суденышко в щепы. Грозен был Посейдон Великий, гневался он, и чайки в тысячи голосов вторили его гневу. Зевс Седовласый хмуро взирал с небесных высот. В темных облаках мелькали искры и ленты молний, и женщина, глядя вверх, плакала.
Что еще ей оставалось делать?
Губы ее были сухими. Волосы слиплись, а кожа, некогда мягкая, отвердела, будто черепаший панцирь. И женщина всей своей сутью осознавала, что скоро откроются пред ней врата в подземный мир. Тени на воде уже не были просто тенями, но, бесплотные – такие знакомые – тянули к ней руки, умоляя ее поделиться с ними теми крохами тепла, что еще оставались в ее изможденном теле.
– Нет, – шептала женщина, отмахиваясь от этих протянутых призрачных рук. – Подите прочь! Прочь!
А ветер выл в две глотки. Да и ветер ли это был? Цербер двуглавый пугает души умерших, и голос его будоражит слепую Фемиду, заставляя ее вновь и вновь склоняться над весами. Только что с них проку, если глаза ее давно привыкли видеть иное, чем то, что есть на самом деле.
– Проклинаю! – взвыла женщина, слизывая с губ крупицы соли. – Проклинаю вас! Я, Лето, дочь Кея, проклинаю тебя, мой возлюбленный Лай! Пусть земля, на которую ты ступишь, не родит ничего, кроме колючек. Пусть море встречает тебя ветром. Пусть… пусть не будет у тебя детей иных, чем мой нерожденный сын. А если и выпадет родиться кому-то иному, то ничего, кроме несчастий, от него не увидишь ты! И ничего, кроме несчастий, не принесешь ему. Я проклинаю тебя, коварная Ниоба, за жадность твою, за злой язык и зависть! Ты просила многих детей – и пусть боги дадут их тебе! А после – заберут, всех – до единого! Пусть оплачешь ты каждого, как я плачу над моим сыном. Я проклинаю вас болью своего сердца! Той любовью, которую вы убили…
Женщина положила руки на выпуклый живот, успокаивая себя – и дитя, которому уже пришло время родиться. Оно рвалось в мир, причиняя матери все новую боль, пред которой блекли иные страдания. И, если бы не присущая ей от рождения гордость, Лето закричала бы.
Она и закричала, когда гордость эта иссякла. Слезы, соленые, как само море, побежали по ее щекам. К чему все? Уж не проще ли взять нож – и вонзить его в израненное сердце? Это – легкая смерть, куда легче той, которую уготовил Лай своей возлюбленной!
Но отчего же не поднялась на нее рука у него самого? Побоялся ли он навлечь на себя гнев Геры-Заступницы? Или же он все еще любил ее… жестокий, жестокий… сколь мучителен этот выбор.
И – кричит Лето. От голоса ее утихает море. А чайки спускаются ниже, словно желают крыльями своими заслонить несчастную от солнечного жара. Милосердный Гелиос все выше и выше поднимает свою колесницу, а Зевс укрывает небо тучами. Начавшийся дождь – мягок, он омывает ее лицо и тело, даря женщине недолгий покой и робкую надежду.
Не может море быть столь пустынным…
Некогда она любила выходить к морю. И, смиренное, оно целовало стопы Лето теплою волной. Ветер касался ее волос и кожи – нежно, боясь ранить ее. Весна любовалась юной царицей, встречая ее смехом ручьев и молодой зеленью. Осень пела о скорой любви, и даже хмурая зима щадила Лето.
– Ты прекраснее всех, – щебетали птицы. И Лето смеялась, счастливая их восторгами.
Она не была избалована, хотя во дворце Кея не отыскалось бы никого, от царя до самого последнего раба, кто не был бы рад исполнить любую просьбу Лето. Но боги вложили в ее совершенное тело добрую душу.
И оттого Лето становилась лишь прекраснее.
Ни у кого не было сомнений, что сам Зевс Громовержец, доведись ему очутиться во дворце Кея, воспылал бы к Лето любовью и немедля забрал бы ее на Олимп. Глядишь, и воссияла бы на небосводе новая звезда. Но что богам до людей, а людям – до богов? И, принеся положенные жертвы в честь тринадцатого дня рождения Лето, царь Кей объявил: он готов отдать любимую дочь в жены тому, кто покорит ее сердце.
Он мог бы выбрать любого – многие люди, знатного ли рода, славные ли богатством или же деяниями своими, устремились во дворец Кея. И сыпалось золото под ноги Лето, расстилались пред ней жемчужные россыпи, драгоценные камни со всех краев земли горели холодным огнем, к которому оставалось холодно и ее сердце.
Не смотрела Лето на царей.
Проходила она и мимо людей богатых, иные из которых могли бы купить не одно царство. Но она лишь благодарила каждого за высокую честь. И слова при этом Лето выбирала такие, была она так мудра, добра и царственна, что не нашлось никого, кто был бы обижен отказом.
Кланялись женихи Кею. Клялись Лето в вечной дружбе. И уходили из дворца, унося в обмен на свои дары пророку иные – белых перепелок. Каждый в сердце своем знал, что случилось чудо – ему довелось говорить с богиней.
И разве это – беда, что богиня не стала женой смертного?
Так миновал год. И начался следующий. Вновь принес жертвы Кей, взывая ко всем и каждому. Ищет Лето жениха. Не царя и не богача, но того, чье сердце пылает ярко.
Поспешили ко дворцу многие герои, славные охотники, сладкоголосые певцы и молчаливые мастера. Принесли они в дар Лето шкуры диковинных зверей, расщепленные щиты и сломанные копья врагов, песни, заставлявшие сами небеса плакать или же смеяться. Наполнялся дворец бронзовыми статуями, столь прекрасными, что один творец даже влюбился в собственное творение. И, отвечая на зов его сердца, оно ожило.
Радовалась Лето чужой любви. А своей – не имела.
Глухим оставалось ее сердце. И мрачнел царь Кей.
Уходили женихи, унося с собой белых перепелок. И не было среди них никого, кто обиделся бы на Лето. Разве ж можно таить обиду на чудо?
Но вновь полетел над Элладой клич царя. И устремились ко дворцу Кея все, кто мнил себя достойным. Сильные телом – и сильные разумом. Способные ко многому – и способностей лишенные. Красивые – и уродливые. Удачливые – и те, кого Удача обошла.
Не по нраву были царю подобные женихи. Но разве мог он перечить дочери? Другую бы выдал замуж, не спрашивая, желает ли она вообще замужней быть. А Лето… Лето словно не видела никого.
Снова говорила она с каждым женихом. С кем-то – долго, с кем-то – лишь словом обменялась. И каждому дарила перепелку, отправляя его прочь.
– Кого ты ждешь?! – не выдержал Кей. – Ты видела всех мужчин, которые только есть в Элладе! И никого не сочла достойным? Опомнись, Лето! Умрешь старухой!
Но лишь улыбнулась Лето: знала она, что супруга ее, богами нареченного, не было среди тех людей, в чьи глаза она глядела.