Если он был вообще.
Наверное, она проваливается в дрему, потому что не слышит ни шагов, ни скрипа двери, но просыпается от прикосновения. Темно. Холодно.
– Идем, – шепчет кто-то, склонившийся над Саломеей. – Только тихо! Подожди…
На голову ей надевают вязаную шапочку, и Саломея не сопротивляется. Она согласна – завязанные глаза, пусть. Надо бежать! На цыпочках и – быстро. Но встать ей удается далеко не с первой попытки. И Саломея минуты две просто стоит, держась за стену. Дышит сквозь стиснутые зубы.
– Идем. Времени мало.
Мало. Надо спешить, но – тихо.
– Я тебя вывезу. Телефон оставлю. Есть кому позвонить? – Ее спаситель говорит шепотом, и по голосу узнать его – это у нее тоже не выходит. Он сильный и высокий, но больше ей о нем сказать нечего.
– Аполлон? – тихо спрашивает Саломея, но не получает ответа.
Они идут через дом, ползут вдоль стены. Коридор заканчивается дверью, за которой еще не свобода, но уже – почти она. Ночь по-летнему тепла. Стрекочут сверчки. И где-то, совсем рядом, заливается соловей. Трава сырая, и Саломея только сейчас понимает, что она босиком.
– Недалеко… тут… иди по дорожке.
Дорожка усыпана мелким щебнем. Лучше бы это была трава, но следы на траве остались бы. Каждый шаг причиняет ей невыносимую боль. И Саломея, как никогда прежде, понимает несчастную Русалочку из сказки Андерсена. Но та хотя бы из-за любви страдала!.. Машина стоит далеко за воротами. Старая. Пропахла соляркой. Сиденья потрескались, испачканы чем-то, и давно – грязь засохла, но это уже не имеет значения. Саломея скрещивает пальцы: хоть бы машина завелась!.. Рокот мотора разносится по окрестностям. Машина выползает на дорогу. Под колесами шелестит гравий, дорога поворачивает то влево, то вправо.
Саломея уверена, что можно ехать быстрее, но ее спаситель нарочно петляет. Она пытается запомнить путь и сбивается после третьего поворота.
Тяжело. И голова все еще болит.
– Зачем вы мне помогли? – трудно это – озвучить вопрос, потому что рот и губы ее еще как чужие.
– Пора остановиться.
– Кому?
– Всем.
– Я могу снять… – Она тянется к шапочке, но получает удар по руке.
– Сиди! Не лезь! Уезжай отсюда.
– Я не выдам вас. Я могу помочь.
Второй удар пришелся по губам, не сильный, но обидный.
– Сиди! Молчи!
Совету этому Саломея последовала, тем паче, что машина выбралась на шоссе и, судя по усилившейся тряске, прибавила скорости.
Ехали они недолго. Автомобиль остановился. Открылась дверь, и Саломею вытащили на улицу.
– Держи. – В руки ей сунули кусок пластика. – Звони! Уезжай отсюда подальше.
Ее спаситель сел в машину. Саломея не сразу избавилась от шапочки, закрывавшей глаза, но успела разглядеть серый силуэт «Волги».
Никого. Ничего. Тишина…
Старая автобусная остановка, облюбованная собачьей стаей. И псы рычат, не желая пускать Саломею под крышу. Им и самим тесно здесь.
Воняет псиной и мочой.
Вдали виднеется город – сонный зверь на розовых простынях рассвета. И поднимающееся солнце уже распустило золотые косы. Но – холодно. Как же холодно!
Саломея сделала шаг по направлению к городу и поняла, что не дойдет. Она не знала, ни где находится, ни куда ей идти. Металлическая табличка расписания автобусных рейсов с полустертыми буквами была единственной подсказкой.
Не с первого раза, но Саломея прочла-таки название того места, где она вдруг оказалась. Номер телефона она вспомнила быстрее. И набрала его, надеясь, что Далматов возьмет трубку. Он все не брал ее и не брал. А когда Саломея уже почти смирилась с тем, что идти ей придется пешком, он все-таки ответил.
– Слушаю, – голос его был сонным и злым.
– Илья…
Она точно знала, о чем хотела попросить, и даже придумала слова, которые надо произнести, но вместо этого просто расплакалась.
– Ты где?! – спросил Далматов. – Ты цела? Я сейчас буду. Совсем скоро приеду, только скажи, ты где?
– Не знаю…
Нельзя расклеиваться. Не сейчас! Потом, оказавшись в безопасности, Саломея поплачет вволю. А теперь – надо собраться.
– Остановка какая-то. Старая. Город – рядом.
Название остановки ничего не говорило Саломее, но Далматов понял:
– Найду. Жди меня!
– Не отключайся. Пожалуйста!
– Я приеду. Я уже еду. Уйди с дороги от этой остановки. Спрячься где-нибудь, ладно?
Он все-таки отключился. И Саломея слушала пустоту в трубке и злилась на Далматова. Но вскоре ее злость прошла. Он правильно поступил – связь следует беречь. Саломея не знает, надолго ли хватит батареи, и сколько денег на карточке, и что вообще произойдет с ней в ближайшем будущем. А если первым сюда явится не Далматов?
Спрятаться… а где?
За развалинами остановки – грязь и битое стекло, чуть дальше – овраг, поросший ивняком. Трава высокая, и крапивы там полно. Осот, опять же. И все то же чертово стекло! Но боль – это даже хорошо сейчас – хорошо. От боли появляется злость, и эта злость поможет ей выжить.
Саломея садится на мокрую траву. Ее одежда, вернее, чужая одежда – майка на бретелях и короткие пижамные шорты, – все промокает. И Саломея дрожит от холода.
Снова – ожидание, томительное, пугающее. Приливные волны страха. А если Далматов задержится? А если ее спасителю не удастся вернуться в дом тихо и незаметно? И его поймают, будут задавать вопросы… Вряд ли он станет долго отпираться. Он выдаст им Саломею.
А если они просто догадаются, где надо ее искать?
Вряд ли ее увезли далеко. Спасителю ведь нужно вернуться, значит, дом где-то совсем рядом.
А Далматов все не едет…
Позвонить?
Нельзя. Телефон старенький, «одноразовый». И связь ее еще пригодится, если вдруг… нет, не стоит думать о плохом.
Шум мотора Саломея услышала издалека и сжалась в комок, опасаясь, что ее увидят.
Визг тормозов ударил по нервам, прижимая ее к земле. И густая трава показалась не такой густой. А мобильный, зажатый в руке, – ненадежной защитой. Камень, который ей удалось нашарить, немногим лучше.
Если это не Далматов…
– Саломея!
Илья. Он опять появился очень вовремя. И Саломея выронила камень, поднялась, неловко взмахнула рукой. Она вновь утратила способность говорить, только икала и поскуливала, стыдясь такого глупого поведения. Идти она тоже не могла – ослабевшие ноги ее не слушались. И Далматову пришлось втащить ее в машину.
Он и втащил, молча, сердито сопя.