– Успокойтесь, я понимаю, бывают конфликты, в семье все бывает. – Нотариус налила Юлии Аркадьевне воды в стакан. – Между родными бывают конфликты, что уж о приемных детях говорить... Но вы прожили столько лет вместе, вы его вырастили, он фактически ваш сын. И, насколько я знаю, он сейчас весьма обеспеченный человек... И в конце концов, по закону именно он ваш прямой наследник, и часть вашей квартиры принадлежит ему по факту.
– Это меня и убивает, – Юлия Аркадьевна всплеснула полными руками. – Именно из-за этого я и покоя себе не нахожу – что после моей кончины все достанется этому негодяю, этому подонку...
– Вы давно не общаетесь с сыном?
– Много лет. Но он иногда появляется, проверяет – жива ли я... Когда-нибудь ему надоест ждать и он... он либо сам меня прикончит, либо найдет кого-то среди этих своих... я даже не знаю, как их именовать...
– Простите, я не понимаю, – нотариус пожала плечами. – Он что, дурно к вам относился? Что он такого ужасного сделал?
– Понимаете, есть вещи за гранью. О них даже говорить нельзя. Страшно о таких вещах говорить.
– Извините, мне непонятно. Он что, пытался убить вас, свою приемную мать? Недостойно вел себя? Ваш сын Савва Кадош, я наводила справки, он обеспеченный человек, много чего имеет, кажется, клубом ночным владеет. Так?
– Вы лучше спросите, кто им владеет.
– То есть?
– Его душой, его бессмертной душой. Если она у него, конечно, есть – душа... чертово семя...
– Юлия Аркадьевна...
– Что? – Юлия Аркадьевна смотрела на молоденькую юрист-девицу. – Думаете, у меня с головой не все в порядке? Я в своем уме. Я в церковь ходила, со священником хотела поговорить, но тут, в центре, в храмах батюшки такие молодые, такие продвинутые... Больно умны... Слушают, головой кивают, а думают вроде вас... А это вопрос веры, а не пустых интеллектуальных рассуждений о том, что... Да я ему говорю, этому попу, ОН адская тварь, мой приемный сын... Делает такие вещи, такой соблазн творит... А батюшка мне – как вы: не нервничайте, успокойтесь, если даже там, в церкви, от большого ума сейчас в ад не верят, то... то куда же мне... к кому обращаться? – Юлия Аркадьевна залилась слезами.
Нотариус смотрела на нее сочувственно, а затем предложила подумать еще и прийти уже с готовым решением – кому завещать квартиру в Большом Афанасьевском переулке.
Такова проза жизни.
Перерыв кончился, и репетиция возобновилась. Юлия Аркадьевна сразу взяла себя в руки, встряхнулась. Играть надо, публику вечером веселить, а публики в ресторане кот наплакал. А придется потом возвращаться домой по темному бульвару, по переулкам, благо тут всего ничего пешком.
Она видела Колобердяева, сидевшего за столиком у окна, потягивавшего ледяное пиво. Какой-то приятель здешнего повара, вроде работали раньше вместе, теперь вот таскается почти каждый день обедать на дармовщину, повар ему чем-то обязан, вот и стелется... Но вообще-то мужик солидный, крепкий еще и, кажется, одинокий, работает вот в этом театре-кабаре, что напротив, в Сивцевом... Улыбается каждый раз – немного, правда, развязно, вот и сейчас. Помахать ему надо, поприветствовать. Ах ты, жук старый, туда же... неужели она нравится ему? А что, они одногодки, то есть он ее старше, конечно, но... И о болезни ее он ничего не знает. Мужик солидный... Попивает, это ясно, морда красная... опух... Ну что ж, а кто сейчас не пьет? Если хочет чего, пусть делает шаги, она в принципе не против. Может, что и с квартирой он ей дельное присоветует, может, связи у него какие-нибудь еще остались по старой памяти. Повар-то здешний, Ваня, вон как его обхаживает, видно, не за зря.
Колобердяев покинул «Беллеццу», когда репетиция еще не закончилась. А потом и Юлия Аркадьевна упаковала свою виолончель в футляр и под палящим солнцем потащилась на троллейбусную остановку – в пять часов у нее был частный урок музыки в квартире на Трубной, а потом еще один – уже в Медведкове, куда надо было ехать на метро. В ресторане она в этот вечер не выступала, ее рабочие дни – четверг, пятница и суббота. Сегодня же вторник. А к вечеру вообще обещали по радио дождь и грозу.
– Глеб Сергеевич, только что звонили из Общественной палаты, слушания назначены на пятницу на одиннадцать часов. Аналитический отдел составил справку, и там еще данные статистики по судебным приговорам.
Глеб Сергеевич Белоусов – в прошлом судья, а ныне начальник управления судебного департамента – выслушал свою секретаршу, звонившую ему на мобильный.
– Хорошо, спасибо, по поводу сегодняшнего совещания... у меня на столе голубая папка, присоедините ее к остальным документам. – Он обедал в пустом зале тихого и весьма приличного, по его оценке, итальянского ресторана «Беллецца» в полном одиночестве. Пригласил на обед старого приятеля – тоже в прошлом судейского, а ныне чиновника Минюста, да того задержали дела – звонил товарищ, извинялся, в другой раз, Глеб, в другой раз встретимся, посидим.
А кто знает, когда этот самый «другой раз» наступит? Жизнь коротка... Ах, как же она предательски коротка...
Белоусов закончил есть суп, официант принес телячью печень. Белоусову в «Беллецце» нравилось все: сумрачный зал, солидные официанты и даже меню – вроде итальянское и вместе с тем какое-то «наше»... Как в молодости бывало, когда деньги водились, шли с товарищами в «Арбат» или ресторан гостиницы «Россия», от которой теперь остался один лишь пустырь-свалка напротив Кремля.
Возле ресторана на бульваре Белоусова ждала служебная машина, шофер Крабов спал. Белоусов заказал для него пиццу и попросил упаковать «с собой», шофер – парень молодой, пусть порадуется.
Москва изнывала от жары. В оные времена Белоусов после работы отправился бы прямо в Мирное – всего-то ничего от Москвы, где в загородном доме, добротном, просторном, ждала его семья. Там лес, речка, там жили они все когда-то и были счастливы.
Да, они были там счастливы.
Но теперь ни леса, ни речки, ни дачи, ни семьи. Дом стоит пустой и заколоченный – высокий забор, ставни на окнах. Когда-то на двери была прокурорская печать, потом ее сняли, потому что расследование...
Да, было же расследование...
Долго оно шло.
А теперь закончилось, оборвалось.
Звонок на мобильный. Снова секретарша? Чересчур уж исполнительна и активна, прямо достает своей работоспособностью.
– Алло, я слушаю.
– Глеб Сергеич? – голос на том конце хрипловато развязный, пьяненький.
– Кто говорит?
– Полыхалов я... ну, Полыхалов с кладбища...
– А, вы... добрый день, что еще там?
– Уж и не знаю, как сказать, приехали бы сами – глянули. А то ведь деньги мне платите, что б я это... за могилкой-то ухаживал, прибирался... А тут такое дело, уж и не знаю что... сами бы приехали, посмотрели.