Кто это помнит?
Гаврилов?
Полина?
Платон Ковнацкий открыл дверь похоронной конторы.
– А, это вы, Платон Григорьевич, а я думала – клиент, – кассир, она же бухгалтер, Вера красила губы. – Директор кладбища звонил – насчет тех участков, вот я записала. Можно я на обед домой? Я быстро, пока вы здесь.
Платон Ковнацкий кивнул – пусть идет, у нее дома маленький сынишка, надо же покормить его. Мать Марианна Викторовна, хоть и была в свое время большой начальницей, тоже вот так сломя голову прибегала в обеденный перерыв, когда он возвращался из школы, и наскоро разогревала ему обед – куриный суп или сырники.
– Я скоренько, – кассир-бухгалтер защелкнула пудреницу и схватила сумку. – До чего же красивая свадьба, счастливая Марианна Викторовна.
Платон Ковнацкий усмехнулся ей вслед: хитрая змея, ведь сама же, разведенка, глаз положила на старика Глотова, когда он только появился в их конторе. А до этого строила глазки красавцу Гермесу, пока не просекла, что он любовник хозяина.
Он прошел к себе в кабинет, опустил жалюзи и включил кондиционер – один в своей похоронной конторе.
Сел в свое удобное кожаное кресло, крутанулся раз, другой, уютно устроился на подголовнике и закрыл глаза.
Ему показалось, что он задремал, сон, навеянный парикмахерским массажем, догнал его здесь, но потом...
Потом что-то разбудило его.
Он встал – ему показалось, что кто-то зашел.
– Здравствуйте, чем могу помочь?
Но зал дорогих похоронных принадлежностей пуст, и кассирша еще не вернулась. И эти траурные венки как яркие пятна на белых стенах, образцы муаровой белой и красной обивки и гробы, гробы, гробы...
А вот у того вообще не было никакого гроба. Когда его труп ударился о воду и они услышали всплеск...
Здесь, в похоронном зале, жалюзи не закрывали окна, и солнце сочилось внутрь, пронзая лучами, как иглами, стекла, стены и крышки гробов полированного дерева.
В гости к Гробовщику, говорите?..
Мертвецы с того света...
А если сам гробовщик... могильщик настолько смел, что не боится, что и сам готов встретиться лицом к лицу и не отвернуться...
Жуки, шершни и бабочки, похороненные в сотнях земляных ямок, утрамбованных накрепко так давно...
Сколько же лет прошло? Сколько лет прошло с того лета?
Трава, и пыль, и окурок в траве...
На обочине машина с открытым багажником...
И солнце, оно садилось за лесом, а потом пришли сумерки, и это, казалось, длилось целую вечность, целую эпоху.
А потом на небе возник месяц.
Прямо над колодцем, словно хотел заглянуть туда, вниз.
Заглянуть туда... Ну что же, он гробовщик, он могильщик, он столько раз потом имел со всем этим дело, не с таким, но с чем-то подобным, если воспринимать все это как некий ритуал, церемонию... Ему не слабо заглянуть туда и сейчас.
Слабо... Это словцо, как часто они его все повторяли, возвращаясь с озера, таща на поводке упирающегося пса, ведя свои новенькие велосипеды, болтая... Слабо, слабо тебе подойти к колодцу и заглянуть вниз?
Слабо заглянуть туда сейчас и увидеть там...
В пустом зале с выставленными напоказ образцами похоронных принадлежностей Платон Ковнацкий сделал несколько шагов, а потом обернулся.
Зеленая трава, взявшаяся неизвестно откуда, доходила ему до щиколоток.
И месяц яркий заливал своим светом луг и проселочную дорогу, развалины фермы, машину с открытым багажником.
Колодец...
До него совсем близко – несколько шагов, и можно опереться руками о бетонный край, нагнуться и попытаться увидеть там, внизу...
Месяц небесный, что утонул, захлебнулся в черной вонючей жиже.
В гости к Гробовщику, говорите?.. В гости к могильщику...
Из той тухлой ямы, откуда давно уже никто не поднимал со дна ни капли в ржавом ведре...
Тот, кто связан, опутан веревкой, не имеет шансов там, внизу, на дне, даже если попал туда еще живым... еще живым...
Никогда, никогда, никогда, слышишь ты, не выбраться оттуда!
Этот колодец... вот я здесь, рядом с ним, кладу свои руки на бетонный обод и заглядываю туда...
Вниз...
Платон Ковнацкий увидел бетонную стену – в сырых потеках и лишаях, и что-то сверкнуло там, внизу, во тьме, а потом какое-то быстрое движение... словно кто-то давно сидевший в засаде, подстерегавший свою добычу, сделал молниеносный бросок и схватил...
Схватил!
Платон Ковнацкий резко отпрянул, но какая-то сила сдавила ему шею, чьи-то пальцы сомкнулись, затем рванули, отгибая его голову назад, и он услышал бульканье и хрип – точно со стороны... что-то потекло по шее... горячее, и лишь потом возникла боль – острая и страшная...
Он рухнул плашмя, уткнувшись лицом в атласную обивку стоявшего на постаменте открытого гроба, о края которого он только что опирался.
Старая бетонная дорога – столько раз ее собирались чинить, даже пригоняли бульдозер и грузовик со щебнем. Но, как назло, то в середине лета начинались затяжные дожди, то вдруг, наоборот, из-за суши по всей округе боялись лесных пожаров, то просто в городской казне не имелось достаточно средств, и все потуги с дорожным ремонтом сходили на нет.
Кучи щебня, сваленные на обочине, зарастали травой, а редкие машины, сворачивавшие сюда в надежде срезать себе путь, прыгали на ухабах, попадали колесами в дорожные ямы и в результате петляли, петляли... Что с ними случалось дальше – никто не знал, выбирались ли они когда-нибудь на шоссе или так и оставались в плену бездорожья.
Обочины облюбовала осока, и кусты бузины разрослись так густо, что в некоторых местах дорога шла словно в туннеле, и не видно было, что там, за этими зарослями.
В одном таком месте на дороге играли четверо мальчишек. Их велосипеды валялись в траве, а сами они – по двое, друг против друга – вот уже больше часа караулили, поспорив на шесть гамбургеров из местного «Макдоналдса», с какой стороны покажется первая машина и что это будет за марка.
Проигравшая сторона, то есть двое, должны купить шесть гамбургеров и угостить выигравших – каждому по гамбургеру, и два оставшихся делятся еще пополам. Нехило и довольно накладно. Но играть на этой заброшенной дороге – хоть какое-то развлечение в летний полдень, когда солнце стоит высоко, купаться в озере, полном отдыхающих, мутном от поднятого со дна ила, – обрыдло, да и тащиться туда на великах неохота, потому что ноги устали крутить педали.
– Грузовик пройдет первый и с нашей стороны, – вот уже в который раз объявлял один из мальчишек.