– Нет, всегда один. Однажды за анализами приехал его шофер.
Когда и за доктором закрылась дверь, Чалов откинулся в своем офисном кресле так, что оно под ним заскрипело. Катя решила подождать, что он скажет.
– Я вот прикидываю, кто еще может знать какие-то подробности о том уголовном деле, которое пока для нас недоступно в этом вашем хваленом архиве. Кроме Полины Каротеевой... Мать Гаврилова, но она...
– Что с ней? – спросила Катя.
– Болезнь Альцгеймера, я ведь ее пытался допросить, поехал к ним на Рублевку тогда сразу после выставки Пикассо... Так вот допросить Гаврилову нам не удастся... вообще не удастся, ввиду состояния ее здоровья и психики. Мать Платона Ковнацкого сейчас в отъезде, конечно, она вернется завтра-послезавтра на похороны, но... Остается мой дядя. Помните его?
Катя кивнула.
– Не очень мне хочется к нему ехать, но, видно, ничего нам больше с вами не остается. Пока... до возникновения иных более благоприятных обстоятельств по делу. Я сейчас ему позвоню, узнаю, сможет ли он сегодня с нами встретиться.
– А я пока спущусь в ваш буфет, выпью чаю с пирожным. Говорят, они тут у вас в прокуратуре вкусные, – объявила Катя скромнехонько.
Пусть они сами все решают между собой, ведь нет ничего хуже в ходе следствия впутывать своих родственников в качестве потенциальных свидетелей в дело об убийстве и покушении на убийство.
Все осталось позади – в том числе и их возвращение из такого короткого свадебного путешествия.
Гермес... нет, Иван Шурупов, нет, все-таки Гермес – в стенах нового дома на Юбилейной улице дачного поселка у озера он предпочитал свое прозвище. Итак, Гермес встретил их не в аэропорту, куда они прилетели из Киева, а здесь, на пороге особняка.
Мадам Ковнацкая...
Ее муж Глотов...
Она слепая и опухшая от слез, после того как известие о смерти сына обрушилось на ее голову.
А Глотов... он вытаскивал чемоданы из багажника такси, явно стараясь ничего не забыть.
Такими Гермес их увидел. Они приехали вечером, а сейчас была уже ночь. Часы в холле, отделанном натуральным камнем, где еще пахло свежим ремонтом, гулко пробили два. Гермес сидел у ярко горящего камина и слушал... слушал дом.
Глухие рыдания из спальни.
Она все плачет, плачет и никак не может остановиться.
Эту спальню Платон Ковнацкий, между прочим, декорировал под себя и не предполагал, что его дражайшая мамаша будет вот так безутешно предаваться там скорби.
Там эротическое панно на стене, точнее, даже порнографическое... интересно, обратит она на него внимание в таком состоянии или нет?
Со второго этажа спустился муж Глотов. И те, кто раньше видел в похоронной конторе его в роли скромного охранника из числа военных пенсионеров, сейчас немало бы удивились переменам в его облике. Новая модная стрижка, новая «голливудская» форма усов. Эта роскошная темно-синяя шелковая пижама от Гуччи. И этот золотой медальон на волосатой груди – кажется, знак Зодиака Стрелец. Стрельцы, они вообще такие – не знаешь, чего от них ждать, каких чудес, каких метаморфоз. Стреляют и метко попадают в цель, в ту, которую избрали себе.
Пылающий камин, горящие свечи в модных подсвечниках на низком столике из тика. Женский глухой плач на втором этаже в спальне. Гермес – светловолосый, загорелый, у камина на ковре – без рубашки, в одних лишь потертых джинсах. И бывший военный пенсионер Глотов. Шелк его новой пижамы... И еще особняк, окутанный мраком, – вот все, что осталось после Платоши-могильщика, все, что он так и не смог забрать с собой.
– Она в истерике, – Глотов прошел через гостиную и сел в кожаное кресло к камину.
– Пусть поплачет, – Гермес пожал плечами.
– Она мне все рассказала.
– О чем?
– Обо всем, – Глотов смотрел на огонь, на парня, потом снова на огонь. – И, кажется, всю правду. О том, как было. И это не то, что он говорил тебе.
Если бы кто-то (например, бухгалтерша Вера из похоронной конторы), знавший прежде Глотова в роли скромного охранника и ночного сторожа, услышал его сейчас – не поверил бы ушам своим. И глазам своим не поверил бы, что Глотов и Гермес могут вот так сидеть и беседовать между собой – с такой доверительной и очень сложной интонацией.
– Надеюсь, помер-то он быстро. Не мучился сильно? – сказал Глотов, помолчав.
– Я тоже на это надеюсь.
И опять эта интонация...
– Небось тяжко пришлось с ментами поначалу? – спросил Глотов.
– Так точно, – Гермес усмехнулся. – Ничего, прорвемся.
– Насчет мадам не беспокойся. С ней я все улажу. Не зря ж женился, – Глотов покачал головой. – Это ж надо, а... Надо помозговать, как бы тебе тут остаться. Ну, с нами... со мной... Дом-то он ведь на себя записал, ты тут доли никакой не имеешь. А она, мадам, захочет выпереть тебя, как только чуток оклемается. Но в мои планы... в наши планы это не входит – в смысле расставание, раздельное проживание... После всего, что мы с тобой прошли, что претерпели... Нужно что-то придумать, а, сынок?
– Так точно, придумаем, – Гермес улыбнулся.
– Эх, сынок, – Глотов протянул руку, коснулся его светлых волос, потом растопыренные пальцы неуклюже и нежно погладили щеку парня. – В общаге офицерской и то как-то устраивались... ты вспомни... И тут устроимся. Не зря ж я отдал тебя ему, этому толстому борову, а сам на Маруське Ковнацкой женился. А теперь мы здесь с тобой. Ты и я... Она, старуха, не в счет.
Над пылающим камином висела картина – довольно дорогая копия в золотой раме, изображавшая двух спартанских воинов – зрелого и юного, сложивших доспехи и оружие и предававшихся любовным забавам в гимнастической школе, палестре.
– Слыхал, тут у вас ванная настоящим мрамором отделана и джакузи имеется? – сипло спросил Глотов. – Не покажешь старшему по званию сии апартаменты?
– Успеется, – Гермес наклонился и помешал кочергой угли в камине. – Сначала я хочу знать, что она тебе рассказала. И как оно все было на самом деле.
Дядя-адвокат Ростислав Павлович, видимо, заставил себя уговаривать, прежде чем согласился на встречу. Катя сделала такой вывод, потому что, просидев довольно долго в буфете областной прокуратуры, выпив целый чайник чая и объевшись вконец пирожными, она застала следователя Чалова все еще «на телефоне». Правда, это был уже самый конец беседы: «Да, хорошо, спасибо большое, я приеду».
То есть разрешение получить удалось, но Чалов, повесив трубку служебного телефона, отвернулся к окну и какое-то время сидел молча.
И тут сытая и поэтому крайне самонадеянная Катя решила, что уж этот допрос вне всяких правил прокурорского следствия она точно возьмет в свои руки. Родственники... что с них взять... ведь все порой так сложно в этих их отношениях. Отсюда вывод – надо действовать самой и, главное, задавать побольше вопросов, не стесняться.