— Марья Максимовна, это разные вещи, — сказала Надежда осторожно. — Я и сама не смогла бы жить с человеком, который бы каждый день ненавидел меня за то, что я не дала ему уйти.., к любимой женщине!
Соседка пожевала сухими губами, словно хотела что-то добавить резкое, уничижительное, все расставляющее по местам, и не стала.
— Хорошо. Значит, Павла вы упустили, — констатировала она. — А что за вещи и фотографии?
— Его вещи и его фотографии. Они у меня оставались, он не все забрал. И полковник Уолш уверен, что это я все натворила, понимаете?! Он говорит, что в мою квартиру не входили посторонние, потому что замки открыты ключами. А ключи есть только у меня и у Павла!
— Ну, вряд ли Павел стал бы жечь и резать свои фотографии!
Надежда умоляюще посмотрела на нее:
— Марья Максимовна, но вы же не думаете, что это я жгла и рвала его фотографии!
— Не знаю, не знаю, — отрезала соседка. — Вы же, совершенно не отдавая себе отчета, зачем-то рассказали все чужим людям! Вдруг вы неадекватны, Наденька?
Это была шутка, и прозвучала она как шутка, и Надежда успокоилась немного.
— Не знаю, — повторила Марья Максимовна задумчиво и затушила в пепельнице папироску. — Не знаю.
— Что?..
— Я не знаю, кто мог это сделать, — продолжала она, едва взглянул на Надежду. — Ваша мать, конечно, в Финляндии?
— Конечно.
— Значит, она исключается.
— Да что вы! — Надежда даже засмеялась. — Мама? Пришла, изорвала одежду и сожгла фотографии Павла?!. Ни за что на свете!
— Я бы на ее месте так и поступила, если бы муж моей дочери от нее ушел, — заявила Марья Максимовна. — Только я бы еще за волосы притащила его обратно, на глазах у всех соседей, знакомых и незнакомых, чтобы в следующий раз было неповадно!
— Да ну что вы, — смешалась Надежда. Ей все казалось, что соседка разыгрывает перед ней спектакль, вроде актрисы Гоголевой, на которую она была похожа из-за шали. — Мама и Ристо люди мирные, спокойные, вы же знаете!
— У вашего финского батюшки не слишком приличное имя! — провозгласила Марья Максимовна, и Надежда опять надулась.
Она хорошо относилась к отчиму, и ей нравилось, что он любит мать, которая расцвела и помолодела, когда он на ней женился! И зря говорят про финнов, что они холодные и заторможенные, ее отчим совсем не такой! Ристо научил мать финскому языку и смешно пел по-русски «Калинка-малинка моя», у него это выходило как «каринка-маринка», а гостям объявлял: «Дор-рогие гости! Н-не обращайте вни-мания, ког-да мы с Ма-шей на-чи-наем говор-рить по-фински! М-мы дел-лаем это только в том сл-лучае, когда хо-тим сказать гадость о наших дор-рогих гостях!»
— Выходит, круг замкнулся, — продолжала Марья Максимовна. — Родители в Хельсинки, Павел вряд ли бы стал жечь свои вещи, а больше ни у кого нет ключей! Вы точно их никому не давали? Впрочем, в доме не было посторонних. Я все время в квартире и всегда сижу у окна.
— Вы рассуждаете, как полковник Уолш, — пробормотала Надежда.
— Я хочу вам помочь, — возразила Марья Максимовна, — раз уж вы сами себе помочь никак не можете! Вас уволили с работы?
— Боже сохрани! Нет! Просто теперь я как бы под подозрением, и меня проверяет служба безопасности на предмет стабильности моей нервной системы. Заодно они проверяют, не состояла ли я под судом и не была ли связана с террористами.
— На предмет террористов мы тоже должны беспокоиться?
— Нет, Марья Максимовна, — устало сказала Надежда. — В моей жизни не было никаких террористов.
— Ну, и на том спасибо.
В сумке у нее отдаленным звоном зазвонил телефон, и она помчалась в переднюю, радуясь тому, что закончен такой неприятный и странный разговор.
Нужно будет его обдумать хорошенько!.
И что это Марья Максимовна так разошлась, когда узнала про Павла?
Звонил Коля Саньков, и голос у него был озабоченный.
— У нас происшествие, Надюш, — сказал он, не здороваясь. — Зина умерла.
— Какая Зина? Когда умерла?!
— Уборщица Зина, — пояснил Коля. — Что-то ее не видно вчера было, а сегодня пришла сменщица, а комната изнутри на щеколду заперта. Вскрыли, а она там… Мертвая.
— Господи, — пробормотала Надежда. — Еще не хватает! А Лидочка знает?
— Конечно. Ей первой позвонили. Спускайся, я тебя отвезу. Я под твоими окнами стою.
Надежда оглянулась на открытые двери в комнату, за которыми царила Марья Максимовна, и прикрыла трубку ладонью.
— Зачем, Коля?! — приглушенно зашипела она. — Я бы и сама доехала! Или Лидочка машину прислала?
— Водители все в разгоне, американцы сегодня стекла завозят, их прилетело еще человек пятьдесят! Так что давай спускайся, я жду!
— Хорошо, хорошо, — быстро сказала Надежда. — Сейчас.
Она сунула телефон в сумку, и он тут же снова затрезвонил. Звонила Люба Глущенко, дежурный портье. Ну, теперь пойдут бесконечные звонки!
Надежда снова выхватила трубку, выпалила быстро:
— Люба, я все знаю, перезвоню!
Выключила звук у телефона и вернулась в комнату.
— Марья Максимовна, мне нужно ехать. У нас в отеле беда, уборщица почему-то умерла, да еще прямо на рабочем месте!
— Старая? — осведомилась Марья Максимовна.
— Да нет, совсем не старая. Лет сорок пять.
— Алкоголичка?
Надежда пожала плечами:
— Выпивала, да.
— Тогда туда ей и дорога, — заключила соседка. — Терпеть не могу пьющих женщин!
— Она несчастная была, — сказала Надежда. — И сын у нее хороший, Витюшка или Виталик. Учится хорошо. Когда он в гостиницу приходит, наша главная кондитерша Эльвира Александровна все его пирогами кормит…
— О нем позаботится государство, — равнодушно процедила Марья Максимовна. — Или уборщицы находятся в вашем ведомстве, Надежда? И вы теперь должны беспокоиться о ее сыне?
— Уборщицы, — не без злорадства объявила Надежда, — в ведомстве Лидии Арсеньевны Арсентьевой. Это персонал, а всем персоналом у нас заведует она!..
— Значит, она и позаботится о покойной. А вам спешить некуда.
— Мне все же лучше пойти. Я и так на плохом счету! После визита в мою квартиру полковника Уолша.