— Оглянитесь, — сказал он.
Глория нажала на газ, машина перевалила гребень дороги, и за спинами их вновь появилось озеро. Она опять развернулась и понеслась к краю воды. И увидела вместо нее солончаковую песчаную котловину, уходящую, акр за акром, к горизонту и усеянную тысячами могил. Большая их часть — с гниющими деревянными крестами, другие были голы, третьи украшены надгробиями из светлого камня. Ни ограды, ни травы, ни тяжелых ворот, ни часовни. Только могилы, помечавшие это священное место, помогавшие понять, насколько оно огромно.
— Здесь находилось озеро Агуас-Вивас, — сказал Фахардо, — однако застройщик осушил его и тем убил город. Теперь это самое большое кладбище штата.
— А что создает миражи? — спросила Глория.
— Этого никто не знает. Что-то содержащееся в песке. Люди называют их aguas muertas [32] , а жители Чарронеса перенесли это название и на наш город. — Он наклонился к Глории: — Слушайте, может, вернемся? Вы отдохнете, поспите, устали же… А завтра поедем туда. Обещаю, я прямо с утра позвоню в больницу, предупрежу о нашем приезде. Будем там к восьми тридцати.
Глория устала, ей хотелось поспать, забыть о своих страхах и разочарованиях. Горе и утомление ослабили ее, сделали уязвимой, и переносить это состояние ей было больше не по силам. К тому же, если они вернутся в город, ей не придется смотреть на труп Карла сейчас.
— Поехали, — сказала она.
И, прежде чем Фахардо успел возразить, она развернула машину и повела ее к главной дороге, оглядываясь назад, чтобы увидеть, как живая синева омывает землю.
Весь следующий час с четвертью Фахардо продолжал изливать псевдособолезнования, пододвигаясь между тем все ближе и ближе к Глории и даже решившись через какое-то время забросить руку поверх спинки ее сиденья. Она же, стараясь замедлить его продвижение, снова и снова спрашивала, куда ей ехать.
В конце концов он сказал:
— Доедем до нужного поворота, я вам его покажу. — И опустил ладонь на ее бедро.
— Расскажите мне о вашей жене, Teniente, — попросила она.
Фахардо засмеялся, откинулся на спинку своего сиденья и сложил руки на коленях.
— Она — чудесная женщина. О лучшей я и просить не стал бы.
И до конца поездки ничего больше не предпринимал.
Они ехали вдоль протянутой через карликовые холмы линии электропередач. Дорога начала вести себя поприличнее и привела их к форпосту, образованному заправочной станцией, винной лавочкой и почти заброшенной стоянкой жилых автофургонов. Последовавшую за ними горстку домов Глория городом не назвала бы, однако слева от дороги объявился знак, известивший ее, что она въезжает в город Хоакул.
И действительно, вскоре слева же возникла троица приземистых бетонных пародий на архитектуру. Первой была радиостанция, второй — хозяйственный магазин. Оба здания пребывали в лучшем состоянии, чем третье — клиника. Мысль о том, что именно сюда привезли перед смертью Карла, внушила Глории ужас. Проще и милосерднее было оставить его умирать при дороге.
Да это заведение и клиникой-то не назовешь, решила она, проталкиваясь вместе с Фахардо сквозь вращающиеся двери, оно еле-еле на медпункт тянет. Приемную от стены до стены заполняли люди — кашлявшие, чихавшие, окровавленные, стенавшие и жалобно вскрикивавшие, когда кто-нибудь задевал их сломанные конечности. Арахноидальные дети, норовившие вскарабкаться на обветшалые складные стулья, чтобы стянуть с подоконника цветочный горшок, вывалить из него землю на пол и соорудить недолговечную крепость. Мужчина в изодранных джинсах, с обернутой грязной тряпицей рукой и лужицей крови, натекшей между его башмаками. Одетая во все синее коренастая женщина проталкивалась сквозь толпу, отдавая распоряжения и хлеща резиновой перчаткой тех, кто не спешил их выполнять. Она отличалась сильной хромотой и не отличалась ни малейшей приятностью. На скамье сидел, безнадежно пощипывая свое лицо, катастрофически прыщавый подросток; под ним, демонстративно пренебрегая стоявшим вокруг гвалтом, похрапывал бродяга с гривой Джерри Гарсия.
Громовый гвалт ударил Глорию по барабанным перепонкам, застав их врасплох. Блевотина и моча, агония и какофония. Люди, орущие в сотовые телефоны, заткнув свободное ухо пальцем.
Один из мальчишек, пробегая мимо бродяги, наступил ему на лодыжку. Бродяга пробудился, взревев, и вскочил на ноги:
— Chinga tu puta madre pinche [33] …
Он погнался за мальчишкой, но женщина в синем подхромала к нему, смазала перчаткой и велела сесть. Бродяга замахнулся на нее, однако кулак его пронесся сильно выше ее головы, открыв беззащитное солнечное сплетение, и женщина с удивительной грацией пнула дурня в живот, и он отлетел обратно к стене.
— Жди своей очереди! — проревела женщина.
Это же медсестра, сообразила вдруг Глория.
— Подождите здесь, — сказал Фахардо. — Я попробую найти врача.
Он направился к сестре, чтобы поговорить с нею, а Глории осталось лишь втиснуться на незанятое место у стены.
Она попыталась проникнуться к этим людям сочувствием, но оказалась способной лишь на смутную, отстраненную жалость. Беспорядок был чужд ей, грязь внушала опасения.
Глория снова поймала себя на том, что гадает: не слишком ли высокомерной стала она, себе же во вред. Если бы она все-таки выучилась на врача, не с таким ли вот окружением пришлось бы ей иметь дело сегодня? Она полагала, что нет, не с таким. У нее была бы собственная практика. Доктор Мендес. Радиолог. Невропатолог. Хирург.
В университете штата Калифорния она не изменила правилу, принятому ею в старших классах школы. Учиться, учиться и снова учиться. Дважды делать домашние задания; не обращать внимания на то, что говорят однокашники. Однако в колледже болтуны и сплетницы не ограничивались одними лишь пересудами — они деятельно старались обратить ее в человека более нормального.
«Ты считаешь себя белой?»
Она помнила его лицо — туго обтянутое кожей лицо скелета с ворсистыми впалыми щеками; ей показалось тогда, что он норовит высосать из нее мозг. Аллан Харролл-Пена, глава Союза студентов-чикано, организатор демонстраций и митингов, увидевший в Глории девушку, необходимую их Делу.
«Ты ведешь себя, как белая».
«Я собираюсь стать врачом».
Год стоял 1985-й. Аллан сказал ей: движению не нужно, чтобы она стала врачом.
«Какому движению?»
«Приходи в пятницу, узнаешь».
После лабораторных занятий она пришла к ступеням библиотеки. Ей еще не случалось видеть, чтобы люди ее возраста вели себя так. Они выставили охрану и скандировали лозунги. И казались исполненными такой решимости, что Глория почувствовала, как она против собственной воли сливается с ними в одно целое.