Teniente бросил все, что держал под мышками, на землю и вернулся к Глории с Карлосом.

— Ты, guey? — Он сжал лицо Карлоса ладонями — так, что оно пошло морщинами. — Ну, не знаю, сеньора. По мне, так особого сходства нет.

— Вы же его вроде бы никогда не видели, — сказала она.

— Я просто высказываю предположение, — прорычал Фахардо. — Какая печальная история. Ты потерял отца. Но как тебя угораздило связаться с Senora Preguntas [68] , guey!

— Она мой друг, — ответил Карлос.

— Вставляешь ей, а?

Глория сказала: «О господи» — и шагнула к Фахардо, и тот оттолкнул ее.

— Как тебя зовут? — спросил Фахардо.

— Карлос Перрейра.

— Ты давай не умничай, не то я тебя мигом в тюрьму упеку.

— Это имя стоит в моем удостоверении личности.

— Покажи.

Карлос достал бумажник, протянул его Фахардо, и тот, порывшись в нем, бросил бумажник Карлосу на колени.

— Самая дурацкая история, какую я когда-либо слышал, mijo. Ты мог бы и чего-нибудь получше этой херни придумать. А теперь слушайте меня внимательно, сеньора. Ваш друг напился и слетел с дороги. И погиб. Хорошо еще, не пришиб никого. Конец истории. И если хотите знать мое мнение, он заслужил такую смерть, потому что вел себя как безответственный говнюк. А теперь пошли вон из моего дома.

— Я могу позвонить в полицию Лос-Анджелеса, — сказала Глория, — и попросить, чтобы они все вам подробно растолковали.

— Делайте что хотите. В мое расследование они вмешаться не посмеют.

— В какое расследование?

— Вот в это. Продолжающееся расследование обстоятельств смерти вашего друга.

— Так вы проводите расследование.

— Разумеется. Дело все еще не закрыто. Я никогда не закрываю дело, если в нем остаются не выясненные вопросы, — сказал Фахардо. — Все должно быть прояснено, до последней мелочи.

— И когда же вы его проводите? — поинтересовалась Глория.

— А вот прямо сейчас и провожу. Таков мой стиль. Я рассматриваю все возможности. И очень советую вам, сеньора, не совать в это нос. Если будете чинить помехи полицейскому расследованию, так я вас и арестовать могу. — Он схватил Глорию за руку и выдернул из шезлонга. — Вы поняли? До этой минуты я вас как подозреваемую не рассматривал.

— Погодите… — начал Карлос.

— А теперь и сам не понимаю — почему, — продолжал Фахардо. — В конце концов, вы были близки с покойным, слишком много знаете о его смерти и донимаете меня идиотскими вопросами…

— Сеньор.

Карлос встал, шагнул, волоча за собой прикованное к его запястью кресло, в сторону Фахардо.

— Какого хера тебе надо, guey?

Секундное молчание, затем Карлос сказал:

— Давайте мы все успокоимся.

— Хорошая мысль. Иди вон в тот угол и там успокойся. Засунь себе в жопу палец, переживи пару волнующих минут, а я пока задам моей подозреваемой несколько вопросов.

— Мне кажется, мы слегка злоупотребили вашим гостеприимством, — сказал Карлос. — Нам пора уходить.

— А вот и не пора, — ответил Фахардо. — Уж теперь-то вам придется остаться. Потому как я расследование провожу.

Он рванул Глорию за руку, намереваясь утащить ее в дом, но тут на него набросился Карлос. Teniente отпустил Глорию и нанес ему два коротких удара — один тылом ладони по шее, второй — кулаком в лицо. Глория схватила с пола принесенную Фахардо корявую палку и ударила его по спине. Больших повреждений удар ему не причинил, но равновесия лишил, и, когда Фахардо повернулся к ней, Карлос обрушил ему на голову свой шезлонг. Удар, сопровождавшийся алюминиевым пин г, которое напомнило Глории о тренировочном поле гольфистов, вышиб Teniente за пределы патио. Карлос схватил ее за руку, и они побежали вокруг дома.

Она торопливо забралась на переднее сиденье машины, включила двигатель, сдала немного назад и собиралась уже рвануть «додж» с места, когда Карлос завопил: «Постой постой постой постой постой»; он застрял в двери, пытаясь влезть в машину вместе с прицепленным к его руке шезлонгом. Глория сказала забудь с напором, который, как она знала, окажется оправданным всего через несколько секунд, и действительно, Фахардо выбежал из-за дома с пистолетом в руке и выстрелил, и пуля пробила зеркальце с пассажирской стороны, и Глория ударила по педали газа, и машина дико скакнула, а Глория дико вывернула руль, Карлос еще наполовину свисал наружу, шезлонг пропарывал, высекая искры, гравий, «додж» разворачивался, Фахардо пальнул еще раз и промазал, однако Глории хватило и первого выстрела, чтобы понять: даже пьяный, стреляет он метко, и она вывела «додж» на извилистую дорогу, которая шла к изрытому колдобинами, неосвещенному шоссе, и Карлос крикнул ей, чтобы она сбавила скорость, и она сбавила, дав ему возможность затянуть треклятый шезлонг внутрь машины.

Глория взглянула на Карлоса. Он тяжело дышал, из носа его текла кровь. Рубашка порвана, локоть ободран. Выглядел он так, точно ему пришлось пробежаться по горячим угольям.

— По-моему, мы взяли след, — сказала Глория.

Глава двадцать четвертая

Несколько часов они проблуждали в темноте, выхватывая светом фар лишь малый участок дороги. Наконец Глория увидела пригороды — Хоакула, решила она; непонятно как, но машина описала круг и теперь приближалась к этому городку с юга. Полногрудые холмы перемежались здесь маленькими долинами, «додж» набирал высоту и нырял, словно несомый ветром по спокойным волнам. Дорога повернула на восток и, просквозив узкое ущелье, тянувшееся между нагромождениями валунов размером с квартиру Глории каждый, вывела на безлюдную, залитую тусклым зеленым неоновым светом мотеля площадку. Мотель, походивший на заброшенный кукольный домик, стоял посреди плоского дна долины. Города отсюда видно не было — да и вообще ничего, кроме окрашенных в тона лайма камней и кактусов.

Лицо ночного портье украшала борода, задуманная как прикрытие его прыщавого прошлого. Замысел оказался неудачным. Волосы выросли на лице портье пучками различной густоты, создав общее впечатление испанского мха. Кожа под ними была издырявлена так, словно щеки его покрывал изнутри замысловатый — и очень красивый — чеканный узор. Во рту портье недоставало верхнего правого клыка.

Один наушник он так и оставил воткнутым в ухо. Другой свесил до середины груди — из него несся на удивление громкий писк мексиканского рэпа: буханье, взвизги и орущий что-то про автомашины и putas парень. Если так будет продолжаться, подумала Глория, к тридцати он оглохнет. И грустно подивилась тому, что этот молодой парень — при всем немалом ущербе, нанесенном ему половым созреванием — не пытается уберечь хотя бы то, что у него сохранилось.