– Девочек на празднике отравили не таллием, – сказала Катя. – Но в остальном…
Тут она разом оглохла. По телевизору забили гол «Зениту». Пивбар взорвался от криков. Электрогорск, Подмосковье ликовало.
Ювелирный дом «Орион» имел магазины и офисы по всей Москве. Но небольшой бутик на Кутузовском проспекте считался главным.
Яна – бывшая жена майора Лопахина – получила место менеджера по продажам в этом магазине благодаря связям отчима.
Она любила это место за особую атмосферу – роскошь, роскошь и еще раз роскошь. В дизайне сдержанные тона песочного и коричневого – травертинский мрамор, древесина редких пород, хрустальные люстры и блеск драгоценных камней – там, за пуленепробиваемыми витринами.
Бутик открывался в одиннадцать, но персонал приходил на работу к половине десятого. Начинался сложный ритуал снятия с охраны и сверки товара.
Потом наступал самый приятный момент перед открытием – включали кофемашину и пили крепкий бодрящий эспрессо.
В это время Яна всегда звонила домой отчиму – он просыпался поздно и любил слышать ее голос по телефону.
– Папа, я на работе, как ты?
И в это утро все шло по заведенному порядку – сверка товара, чашка кофе, звонок домой.
В это утро Яна захотела не эспрессо, а латте.
Когда позвонила отчиму, его голос был таким сонным. Он выпил накануне, что случалось с ним крайне редко.
А когда двери бутика открылись ровно в одиннадцать, в зал вошли двое мужчин.
Яна Лопахина, бросив один-единственный взгляд на них, поняла – это не покупатели.
Сердце сжалось от недоброго предчувствия. Она быстро скользнула в дверь подсобки.
– Яна Сергеевна Лопахина здесь работает?
– Да, а вы, собственно, кто?
– Уголовный розыск.
– Розыск? Но у нас все в порядке и сигнализация тоже, нас никто не грабил. Яна, Яна Сергеевна, где вы, тут вас спрашивают!
Оперативники, нарушив все правила ювелирного магазина, ринулись за прилавок в сторону подсобки.
Длинный коридор и комнатушки без окон, похожие на бронированные сейфы.
Абсолютно некуда скрыться.
Яна Лопахина стояла возле шкафа с форменной одеждой.
– Что это вы от нас прячетесь, Яна Сергеевна?
– Я не прячусь. Я вспомнила, что забыла тут сигареты. В чем дело?
– Вам придется проехать с нами.
– Это по поводу бывшего мужа? Но меня уже допрашивали.
– Вам придется проехать с нами в город Электрогорск.
Бывшую жену покойного майора Лопахина доставили в Электрогорское УВД, забрав ее прямо с работы, и Катя… что греха таить, ожидала много и от этого допроса, и от дальнейшего развития событий. И предпочитала, чтобы полковник Гущин проводил этот допрос на ясную мудрую голову, а не с такового вот чудовищного пивного бодуна.
Но Электрогорск уже полностью завладел всеми, они уже не сопротивлялись. И в этом тоже город исподволь, однако очень настойчиво диктовал свои правила, переворачивая все вверх дном, насылая морок, подмешивая, словно капли яда, сомнения даже в самое вроде бы очевидное, давно доказанное и принятое на веру, как аксиома.
Сыщики, доставившие Яну Лопахину из Москвы, говорили, что в столице солнечно и жарко, будто это не конец лета, не последние дни августа, а знойный июль вернулся.
А в Электрогорске небо затянула низкая облачность, не пропускавшая ни лучика солнца.
Все три прошедших года, исписывая протоколы, выбивая ордеры на обыски, прослушку и негласное наблюдение, все были уверены в жестокой мстительной междоусобице между двумя влиятельными городскими семьями.
И внезапно вплотную подошли к этой вот фигурантке… подозреваемой, не имевшей никакого отношения к электрогорской вендетте.
А к чему Яна Лопахина имела отношение?
Катя наблюдала за ней, когда ее вели по коридору. То бесцветное впечатление, которое она произвела на прошлом коротком допросе, – оно, пожалуй, сохранилось неизменным. Но что-то еще добавилось к облику невзрачной моли. И Катя ловила себя на том, что пытается угадать – что, что добавилось? Иной макияж, другая прическа, каблуки… нет, не то. Выражение глаз, взгляд и эта вот жесткая складка у рта.
Полковник Гущин в прошлый раз решил, что бывшая жена майора врала даже в мелочах. Если это так, то что скрывает ложь и сумеют ли они пробиться сквозь эту броню, ведь доказательств у них…
– У нее на работе что-нибудь нашли? – спросила Катя Гущина.
– Ничего, хотя обыск провели самый тщательный, даже бутик их закрыли.
Яну Лопахину ввели в кабинет, и Гущин предложил ей стул. Она села, скромно сложив руки на коленях, поверх плоской сумочки, которую тоже проверили.
– Я не понимаю, в чем дело. Меня всю обыскали. Разве вы имеете такое право? – спросила она.
– Почему вы не сказали мне в прошлый раз, что ваш бывший муж всегда имел при себе ручку-шприц для инсулина?
– Неправда, я сказала вам, что он имел при себе шприц.
– Не обычный шприц.
– Да какая разница? – Яна пожала плечами. – Вы за этим меня везли в такую даль?
– Почему вы на прошлом допросе дали неправильный адрес?
– Как это неправильный, я дала вам адрес своей квартиры.
– Вы там не живете. Оказывается, у вас всегда имелась своя квартира в Москве, так что та муниципальная площадь, которую получил ваш муж Лопахин и о которой вы так презрительно отзывались в прошлый раз, вас мало прельщала.
– А что, разве запрещается жене и мужу иметь квартиры? Если бы мы с Андреем все это афишировали, он бы никогда не получил армейское жилье. Я не собиралась делить с ним свою площадь, это моя собственность.
– Где вы проживаете сейчас?
– В квартире отчима, он инвалид, я ухаживаю за ним после смерти мамы. Петровский переулок, дом…
– Мы это проверим. Фамилия вашего отчима?
– Грибов.
– То есть?
– Грибов Петр Глебович.
Катя поняла, что эта женщина, эта тихая моль только что нанесла полковнику Гущину удар такой же силы, как и те две старые подруги, сбежавшие вместе, бросившие свои семьи на произвол судьбы.
Петр Грибов, которого видели сразу несколько свидетелей, тот старик-калека, написавший записку Адель Архиповой, выживший ученик пятой школы, питомец лагеря «Звонкие горны», жертва отравительницы. Про него лишь вспоминали: «надо допросить, надо допросить», но каждый раз от него все как-то уводило в сторону, точно нарочно. И вот сейчас он всплыл. Фигурант всплыл.
– Он ваш отчим?