– Откуда вы знаете? Вы были тогда ребенком.
– Я был и остаюсь ее жертвой. А жертвы связаны со своим палачом. Вы об этом не знали? Этому не учат в ваших академиях? Она сама определила свой конец, сделала с собой то, что и со всеми, – отравила. И это не казнь, не раскаяние, – Грибов наклонился к Кате, продолжая сжимать ее запястье, обдавая ее горячим дыханием, – это способ, понимаете?
– Нет.
– Это способ снова вернуться.
– Мы сейчас возвращаемся в Москву. Я по дороге должен заехать в одно место, успеть, пока рабочий день не закончился. Поэтому садись к ребятам в оперативную машину, они отвезут тебя домой. Завтра в Главке тот еще день предстоит.
Полковник Гущин объявил это так, словно он все уже решил. Катя едва успела зайти в гостиницу, забрать вещи.
Электрогорск провожал их закатом невиданной красоты. Золотой пурпур небес служил фоном мрачным заводским корпусам и трубам, похожим на растопыренные торчащие пальцы.
В оперативной машине сыщики обсуждали, как теперь «пробить поскорее Министерство обороны и Генштаб». Человек, несведущий в оперативном сленге, решил бы, наверное, что составляется заговор.
А Катя желала и ехать вместе со всеми, и остаться. Ехать, и как истинный криминальный репортер стать свидетелем новых событий и фактов, а остаться для того, чтобы…
Не пропустить кое-что очень важное, возможно, самое главное в этой истории.
Быть сразу и там и здесь. Кому это под силу?
Может, только одной ей…
Если она и правда вернулась.
Но нет, ей не надо возвращаться, она и так всегда была здесь.
В темном просмотровом зале как песня мертвой цикады – стрекот кинопроектора.
Старая кинохроника, учебный фильм МВД.
Чему же мы все научились…
Дом, милый дом, квартира на Фрунзенской набережной с видом на реку, на Нескучный сад показался Кате таким родным и одновременно тесным, пыльным, захламленным мирком. Так всегда, когда возвращаешься после долгого путешествия. Но она отсутствовала всего восемь дней и провела это время в Электрогорске – подмосковном городе в ста километрах от Москвы.
Утром, явившись на работу в Главк, отчитавшись перед своим непосредственным шефом – начальником пресс-центра, сдав командировочные документы в финчасть, Катя с замиранием сердца ждала дальнейшего развития событий.
Полковник Гущин после совещания у начальника Главка вместе с прокурором области уехал в Министерство обороны. В обед он звонил уже из Генштаба, точно полководец, рассылая ЦУ.
Речь шла о найденных в машине мертвого майора Лопахина ноутбуках, сразу же в первый день опечатанных военными и впоследствии изъятыми.
В Главк приехали спецы из управления «К» – подразделения по борьбе с компьютерными преступлениями, дошлые программисты, чья помощь могла понадобиться, если бы военные разрешили доступ к файлам.
Катя после обеда спустилась в розыск и начала пугать оперативников, распускать черные крылья – мол, никогда военные доступ не разрешат, вспомните, где Лопахин работал, владея информацией о программах секретных кодов военных спутников, мол, и файлы все там давно уже стерты, и сами ноутбуки списаны в утиль, раз хозяин погиб. Так, пугая и расстраивая других, ей было легче… черт возьми, легче надеяться самой на благоприятный исход.
Сыщики велели ей заглохнуть. И она не затаила обиды на их грубость.
Полковник Гущин вернулся «из армии» только под вечер.
Со щитом или на щите?
– Федор Матвеевич!
Гущин бережно извлек из кейса самый обычный пластиковый контейнер для DVD. Внутри – два диска.
– Вот всегда считал, что армейские – сплошь дуболомы, оказалось, милые люди, вникли в нашу ситуацию. Только пришлось черт знает сколько ждать, пока они фильтровали файлы, просматривали каждый. Все, что нам знать не положено, они отсеяли. Он ведь и дома работал над программами. А тут лишь частная информация. Но нам это и нужно, его личная жизнь в Сети: сайты, которые он посещал, переписка, чаты, почта, социальные сети, фотки, видео, – Гущин вытер вспотевший лоб скомканным платком. – Вы молодые, давайте разворачивайте, заряжайте эти свои, как их… гаджеты. У меня от всей этой компьютерной свистопляски голова кругом.
Катя… да что, они все, вся опергруппа готова была расцеловать его глянцевую лысину. Старик все-таки добыл!
Но тут вышла маленькая заминка: сыщики воззрились на Катю.
– Может, там у него мегабайты порнухи.
– Я уйду, уйду, в приемной подожду, – Катя все поняла.
В приемной она села на кожаный диван. Прошел час. Потом еще сорок пять минут.
Рабочий день давно закончился, но здесь, в уголовном розыске, этого словно не заметили.
Тук-тук… что за звук?
Хорошо знакомый Кате эксперт Сиваков, звезда экспертно-криминалистического управления, ковылял по коридору, опираясь на моднейший костыль – левая нога все еще в гипсе, результат падения во время велосипедных гонок, которыми он увлекался.
– Екатерина, ты кого тут ждешь? – спросил он зычно. – А Матвеевич у себя? Что происходит, объясни ты мне, ради бога. Ты знаешь, сколько стоит экспертиза ДНК?
– Дорого, а что?
– Еще спрашиваешь. Гущин, Матвеевич наш, вчера ворвался ко мне в лабораторию как очумелый, а я ведь еще на больничном, просто коллег консультирую, а он меня сразу запряг в работу. Сунул какие-то обрывки, в приказном порядке экспертиза ДНК срочно! Мы всю ночь, все утро этим занимались, подняли образцы крови из хранилища. К чему такая горячка, я не понимаю, она же мертвая. При чем тут родственные связи? Выявлены в образцах ДНК с этих бумажек при сравнении, но…
– О ком вы говорите, я не понимаю? Кто мертвая?
– Потерпевшая по делу об отравлении Гертруда Архипова, мы образцы ее ДНК сравнивали.
– А о каких обрывках речь?
– О бумажках, тех, что Гущин вчера подсунул мне на экспертизу. Обертках от конфет.
В это время распахнулась дверь кабинета розыска.
– Нашли то, что искали, – сказал Гущин с порога. – Все последние файлы.
На большом мониторе компьютера в кабинете демонстрировалось видео. Сначала лишь темный фон, затем все светлее, светлее, и вот уже фигурка танцует, кружится перед веб-камерой – двигается угловато и неловко и вместе с тем соблазнительно и бесстыдно, снимая перед объективом одежду, раздеваясь донага.
Наклоняется, чтобы там, на том конце перед другой веб-камерой, разглядели все, не упустив ни одной детали.
Наклоняется низко, так, что волосы метут пол.
Оборачивается, смотрит прямо в камеру.