Шуша оглядела зал, готовясь узреть ненавистную соперницу или соперника. Но танцевальный класс пуст.
Пауза. И она что-то слишком затянулась в этом пустом, залитом солнцем танцевальном классе. А ведь она дала себе слово быть обворожительной и раскованной с ним. И главное – не краснеть, не плакать, не казаться тупой провинциалкой из Нового Иордана.
– Приятные духи у тебя, – сказал он, явно потому, что затянувшееся молчание начало уже давить.
– Это Immortel, бессмертник.
– Немножко нелепо для аромата, а? Бессмертный, вечный. Аромат – это один вдох, и все ясно.
– Я после спектакля «Дориан Грей» эти духи купила.
– Фанатка английского балета, понятно, – Эдуард Цыпин усмехнулся. – Смертный аромат… Откуда такие мысли в такой хорошенькой головке, а?
Он бросал это свое «а?» с ленивым любопытством.
– У меня сестра болеет.
Она стояла перед ним, не ощущая своих духов, а лишь чувствуя его запах. Широкие мускулистые плечи, обтянутые белой футболкой, мощная шея. Знала отлично, что не то, не то, не то начала говорить, но уже не могла остановиться. Как в прошлый раз, когда слезы… О, гадство!
– Это скверно.
– Давно болеет, с самого рождения. Орет все время, писается. Вонючая, сумасшедшая идиотка. Я хочу, чтобы она умерла.
– Шуша!
– А ты красивый как бог. Я вот уже полгода не знаю, что с собой делать, потому что ты… Я вас люблю, Эдик.
Такого он явно не ожидал. Он даже отступил. Ей показалось, вот сейчас он повернется к ней спиной – странной нескладной дурочке, не умеющей ни кокетничать, ни флиртовать, ни очаровывать, а лишь пороть всю эту чушь, повернется и уйдет. Покинет ее навсегда. Как же такое можно допустить?
Она бросилась к нему, прильнула всем телом, обвив его шею руками.
Это называется вешаться на шею. Мать это так называет – вешаться на шею первому встречному. Пусть так. Он не первый встречный – он принц Фортинбрас.
– Шуша.
– Не уходи, пожалуйста.
Она поцеловала его, отыскав губами его рот.
– Не уходи от меня.
Его руки коснулись ее спины, его тело напряглось.
– Девочка, тебе не рановато шутить такие шутки?
Она не отпускала его, тыкаясь как слепая губами в его губы, подбородок, горло, плечи. Ее рука скользнула вниз к его бедрам, шаря, расстегивая.
Он уже был готов, когда она поняла это, то приникла к нему еще плотнее, ощущая под пальцами его горячий твердый член. Она снова нашла его губы, мазнула по ним языком, а затем начала его ласкать.
– Тебе не рано шутить такие шутки со мной?
Она не ответила, пряча свое пылающее стыдом лицо у него на плече. Но рука ее делала свое дело – сжимала, гладила, двигаясь то быстрее, то медленнее, подчиняя своему ритму, зажигая тот огонь, который уже нельзя погасить.
Они покачивались, тесно прижавшись друг к другу, словно в танце, на фоне гигантского балетного зеркала. Вот он глухо вскрикнул и зажал ее кисть в своей руке. И она почувствовала у себя в горсти горячее и липкое.
Из них двоих кончил лишь он один. Но дышали они оба как запаленные кони.
Она не смела поднять на него глаз. Трепеща от стыда и страха, что каждую минуту сюда в танцевальный класс кто-то может зайти и застать их. Но не было сил оторваться от него, разомкнуть объятия.
И он, принц Фортинбрас, тоже освобождаться не спешил.
– Мне хорошо.
– Да.
– Мне с тобой хорошо.
Шуша наконец-то отважилась, заглянула ему в лицо. В его глазах – как дымка – наслаждение.
– Кто тебя таким штукам выучил?
– Я не знаю. Никто.
Она хотела отнять свою руку, испачканную его спермой, и вытереть. Только вот чем… Но он не позволил. Сжимая ее руку, он поднес ее к своим губам.
– Я вас люблю, Эдик.
Он поцеловал ей руку, а потом, стиснув ее в объятиях так, что у нее затрещали все кости, поцеловал в губы. Сам, по-мужски.
У Шуши сразу подкосились ноги.
– Надо подумать, что мы будем теперь с этим делать, – сказал Эдуард Цыпин. – Сколько тебе лет, а?
– Восемнадцать.
– А я решил, что ты несовершеннолетняя еще, – он пальцем поднял ее лицо за подбородок. – И что же мы теперь будем делать – ты и я, а?
Она смотрела на него так, что он понял: она разрешает ему решать за себя. Делать все что угодно, только бы быть рядом.
При задержании отца Лаврентия после его необъяснимой и загадочной явки с повинной полицейские среди личных вещей, бывших при нем, изъяли его телефон Blackberry. В файлах office хранились записи отца Лаврентия, озаглавленные «Наброски проповеди». Из-за мелкого шрифта на экране мобильного телефона эти самые «наброски» никто особо читать не стал.
При освобождении из ИВС все личные вещи, в том числе и мобильный телефон, священнику вернули.
ИЗ НЕПРОИЗНЕСЕННОЙ ПРОПОВЕДИ
Вполне житейская ситуация.
(Вставить подходящую цитату)
Вот пришел человек с грузом грехов и, обращаясь к моему сану, невзирая на мой молодой возраст, попросил у меня совета.
Как быть? В годы учебы мы разбирали множество житейских ситуаций. А эта история проста – плотский грех.
(Вставить подходящую цитату)
Человек прожил без малого пятьдесят лет и имел семью: жену и двух дочерей. Имел достаток, хорошую должность, уважение и почет. И все это разом потеряло смысл, потому что он встретил другую женщину. Молодую и красивую.
Все это сказал он мне, прося совета, как быть. И предупреждая сразу все мои советы, объявил, что расстаться со своей молодой любовницей он не в силах. «Таких советов, отец, лучше мне не давайте, потому что я их не приму».
Да я и сам не любитель давать советы на ветер.
Что это – гордыня моя? Или инстинкт самосохранения?
Во время экзаменов в семинарию мы по вечерам проходили хозяйственное послушание. Тяжелая мужская работа – перекапывали землю, разгружали кирпичи. Работали в академическом саду. Трава росла там густая и жесткая, и нам выдали серпы, чтобы мы ее аккуратно срезали. И я спросил наставника: почему серпы? Ведь это так трудно – жать, согнувшись в три погибели. А любая газонокосилка сделает эту работу за пять минут.
Наставник ответил: да, так намного легче. Ты ищешь легких путей?
Сейчас бы я взял тот серп без всяких вопросов.
(Вставить подходящую цитату)
Итак, тот человек – зрелый и умный – не захотел принять от меня самого легкого, простого и правильного совета.