Взгляд полковника Кармен начал тускнеть. В эту минуту компрессор снова включился, его мерный гул смешался с голосами из коридора.
– Святой отец, она в двести восьмой палате, по коридору и направо, – звонкий голос медсестры. – Но мы вообще-то не заказывали ничего такого религиозного. Я не уверена даже, что она верующая. А, наверное, это ее родственники вас вызвали, провести религиозный обряд?
Басов дернул Катю за руку и, не давая ей опомниться, вытащил из палаты в предбанник, втолкнул в гардероб для одежды, задвинув неплотно дверь, а сам метнулся в душевую напротив.
Дверь палаты открылась: к полковнику Кармен явился новый посетитель.
Катя приникла к дверной щели.
Она видела его со спины.
И вроде бы сразу узнала.
Но, может, она «узнала» его так же, как некогда свидетельница Оксана Финдеева там, на шоссе недалеко от Гнилого пруда.
Катя судорожно сжала в руке пакет с фотографиями. Что в нем?
Отец Лаврентий… если это был, конечно, он (с однояйцевыми близнецами все ведь возможно), прошел в палату.
Стало очень тихо, только компрессор гудел, подавая в легкие воздух, даруя жизнь.
Отец Лаврентий обошел кровать и нагнулся к тумбе, выдвинул тот самый ящик. Задвинул назад аккуратно. Оглянулся, озирая палату, и направился в сторону гардероба, где спряталась Катя.
Но тут глубоко вздохнула полковник Кармен. И он вернулся к кровати.
– Сынок…
– Нет, я не он.
– А-а… а я его видела во сне.
Их голоса теперь шелестели в унисон. Они беседовали очень тихо, и даже Кате, спрятавшейся в трех шагах, приходилось напрягать слух за деревянной дверью шкафа-купе. О чем они говорили? Это было как код, как старый затертый шифр…
– Они придут к вам и начнут спрашивать. Но объяснять ничего не надо. Иногда лучше молчать. Все равно они не поймут нас с вами… тетя Кармен.
– Я устала, так устала… все болит…
Отец Лаврентий опустился на стул у ее изголовья.
– Больше не будет ни боли, ни страданий. Я не знаю, что придет на смену. Возможно, ничего – станет просто очень темно. Но боли больше не будет, – он приблизил к ее бескровному лицу раскрытую ладонь. – Не страшись идти той долиной смертной тени, потому что эта тень давно уже здесь, с нами… Отпускаю тебе все грехи – вольные и невольные. Покойся с миром. А мой грех – на мне.
Рука отца Лаврентия двинулась к щитку над кроватью, и пальцы сжали рычажок, потянув его резко вниз.
И в этот момент Федор Басов, вырвавшийся из душевой, обрушился на него всем своим весом, сбивая его вместе со стулом на пол и выкручивая руку в болевом приеме.
Компрессор заглох, полковник Кармен захрипела.
– Включай, а то умрет! – крикнул Басов Кате, буквально вывалившейся из своего тайника.
Катя бросилась к кровати и дернула рычажок вверх, компрессор заработал. Федор Басов сгреб Лаврентия, заломил ему руку назад и поволок вон из палаты. На шум по коридору бежали две медсестры и охранник.
– В чем дело?! Что случилось?
Катя сунула им под нос удостоверение.
– Мы из полиции. Только что этот человек, Лаврентий Тихвинский, пытался убить вашу пациентку из двести восьмой!
Одна из медсестер кинулась в палату.
– Он выключил там что-то на панели над кроватью! – крикнула ей Катя.
– Сейчас все работает. В показателях был сбой.
– Что же ты творишь? – Басов тряхнул Лаврентия. – А ее-то за что, а?! Демоном все пугаешь? Ну, где твой демон? Может, там был сейчас, в палате вместо тебя?!
Лаврентий Тихвинский перехватил свободной рукой руку Басова, выкручивавшего ему запястье, и сжал так, что и у силача Басова хрустнули кости. Его взгляд впился в пакет, что прижимала к груди Катя.
– Хотите увидеть? – крикнул он. – Давай, открой этот пакет, взгляни на снимки! Давай, что же ты ждешь?
Словно под гипнозом повинуясь и одновременно страшась, Катя… пальцы ее будто сами собой впились в плотный крафт, пытаясь разорвать…
– Кто такие женихи Сарры?
Но на этот вопрос им не суждено было услышать его ответа.
Резко, тревожно, настойчиво зазвонил мобильный.
– Екатерина? Это следователь Жужин. Вы у нас в Новом Иордане? Немедленно давайте в отдел. У нас тут снова Оксана Финдеева – в истерике, говорит, что у нее пропала старшая дочь Марианна, дома они зовут ее Шуша. Со вчерашнего дня от девчонки никаких вестей, мобильный ее молчит, и подруга, у которой она обычно оставалась ночевать в Москве, ничего про нее не знает, так как вот уже неделю как загорает на Канарах вместе с родителями!
Эту новость услышали все.
Федор Басов невероятным усилием оторвал от себя руку Лаврентия и отшвырнул его к стене, не давая опомниться, схватил за горло.
– Где она?! Баба, депутатша свидетельствовала против тебя. Куда вы с братом дели ее дочь? Ну? Отвечай! Что вы сделали с девушкой? Где она?!
– Ты меня задушишь… мы… я ничего не знаю о ее дочери…
– Лжешь, как и на той своей явке с повинной!
– Клянусь, это правда… больше я вам ничего не скажу.
Федор Басов обернулся к замершим в растерянности медсестре и охраннику Ангеловых дач:
– Как фамилия больной из двести восьмой?
– Но вы же сказали, что вы родственники… и что вы из полиции, – пролепетала медсестра.
– Фамилия? Кто ее сюда положил?
– Сын, только он не приезжает, но плата приходит по всем счетам регулярно. Ее фамилия Цыпина Кармен Григорьевна… а сына зовут… Я сейчас посмотрю на компьютере.
Она побежала на рецепцию – по коридору и вниз, на первый этаж, Катя и охранник за ней. Басов волок следом упиравшегося Лаврентия Тихвинского.
– Вот она, тут, в списке поступивших, – медсестра нашла нужный файл в компьютере на рецепции. – Поместил ее к нам сын Эдуард Цыпин. Здесь его московский адрес. И скан-копия его паспорта, у нас тут такие правила, вот его фото. – Медсестра с изумлением воззрилась на Лаврентия Тихвинского: – О боже… это ВЫ?
Тускло, а потом болезненно ярко вспыхнул свет, и Шуша, облепленная тьмой, как липкой паутиной, на мгновение ослепла. А затем, когда глаза привыкли, поняла, что этот подвал – другой, не такой, как в их доме.
Она боялась, не знала, куда смотреть – на труп-кокон в полиэтилене на полу или туда, в самый конец, где лестница и железная дверь.
Вот ее открывают, лязгая засовами.
Шуша, звеня кандалами, поднялась на ноги. Ее все еще мутило, голова кружилась, и все плыло и качалось: стены, пол, лестница и те, кто вошел в подвал.