– Я звонил ему, – поделился Касан с соратником имеющейся у него скудной информацией. – Он ничего не сказал мне по этому поводу, но я понял, что ему уже все известно. Возможно, даже больше, чем нам… Он был краток. Сказал, что скоро прибудет…
– В бешенстве? – поинтересовался Дауд перед тем, как отправить в рот очередную порцию тушеных бобов.
– Трудно сказать. Ты же знаешь Нафеза… Одному Аллаху известно о том, что творится в недрах его души. Передавали что-нибудь новое? – Касан коротко взмахнул рукой в направлении работающего в беззвучном режиме телевизора.
– Ничего. – Густая брода Дауда замерла в одном положении. – По всем каналам гоняют одно и то же. Она убила французского ученого из каких-то религиозных соображений, в мотивации которых сейчас активно пытается разобраться «Моссад». Французские власти тоже времени даром терять не станут. Показывали арабские гетто… Эти собаки!..
– Обойдемся без эмоций, Дауд, – осадил его Касан. – Ты не хуже меня знаешь, что все это – липа. Чистейшая липа. Об этом знает и Нафез… И решение, которое он примет, наверняка будет соответствовать…
Чему будет соответствовать это решение, Касан так и не успел сказать. Скрип плохо смазанных дверных петель заставил его осечься на середине предложения и порывисто развернуться в кресле. Через секунду Касан уже был на ногах, с почтением встречая вошедшего в помещение смуглого мужчину с широкими, четко очерченными скулами и крючковатым орлиным носом. На голове вошедшего красовался большой, свисающий по краям белый платок, делая его лицо немного ýже, но нисколько не скрадывая его благородных черт. Скорее наоборот, подчеркивая их.
Дауд тоже оставил свое занятие, отодвинул тарелку в сторону и поднялся из-за стола. Взгляд, которым он встретил появление мужчины в белом платке, был полон почтения и даже некоторого раболепия.
– Вечер добрый, Нафез, – Касан позволил себе улыбнуться, делая шаг навстречу одному из самых беспощадных лидеров экстремистских группировок.
Ответного приветствия из уст Нафеза Анбааса не прозвучало. Несколько секунд он молча и неподвижно стоял на одном месте, перебирая четки пальцами левой руки и стремительно охватывая взглядом все убранство комнаты. Черные, как два истлевших до основания уголька, глаза остановились на экране телевизора. Ни Дауд, ни Касан, ни двое других мужчин в темной одежде, зашедших в комнату следом за Нафезом и остановившихся в проеме, не смели нарушать эту длительную паузу.
Наконец все так же безмолвно Нафез поднял вверх правую руку, и, подчиняясь этому сигналу, его грозное сопровождение ретировалось, в очередной раз скрипнув дверью.
– Выключи, – коротко распорядился Нафез. – Совсем.
Касан поспешно схватил пульт и погасил мерцающий экран. Бросил его на сиденье. Дауд вытер бороду рукавом. О жестокости и частой неадекватности реакций Нафеза Анбааса ходили легенды, многие из которых, без сомнения, были правдивы. Анбааса боялись не только его враги. Он был способен породить животный страх и в сердцах своих соплеменников. Нафез слыл одним из самых ярых поборников священной веры, и мало кто отдавал всего себя правому делу так же самоотверженно, как он.
– Они использовали ее, – негромко заговорил Нафез голосом, способным заморозить пламя. – Они использовали ее по полной программе. Именно ее. Айсану… Женщину, которую я люблю. Которая дорога мне больше, чем собственная жизнь. Они не могли ударить меня больнее. – Пальцы, сжимавшие четки, побелели от напряжения. – Неверные бросили нам открытый вызов, на который мы не можем не ответить. И дело тут не только в Айсане… Своей последней акцией «Моссад» осквернил и священное место богов. Они замахнулись на Руджум Аль-Хири… Или, как они именуют его на своем поганом языке, Гилгал Рефаим.
Нафез не обращался ни к кому конкретно. Ни Касан, ни Дауд так и не смогли поймать на себе ни единого его взгляда. Глаза Нафеза были устремлены в пустоту. В некую абстрактную, видимую только им самим точку. Он будто разговаривал с самим собой.
– Не я, а Аллах требует от нас сейчас немедленного вмешательства, – продолжил он. – Указующий перст Руджума Аль-Хири дает знать нам от имени Высшего Разума, что правда на нашей стороне. Это вмешательство… Иначе и быть не может.
Нафез взял четки в обе руки, и его пальцы вновь заходили в привычном ритме. Он сделал два шага вперед, и только сейчас взгляд его черных глаз сфокусировался на лице Касана. Взгляд этот не предвещал ничего хорошего, и Касан почувствовал холодок, пробежавший вдоль его позвоночника.
– Я просил вас найти Айсану прежде, чем случится что-то… Что-то вроде того, что случилось. Вы с Даудом оказались не слишком проворны. Не так ли, Касан?
– Нафез, мы…
– Не нужно оправданий. У вас есть только один способ доказать верность Высшему Разуму и нашему общему священному делу. Верните ее! Я хочу, чтобы вы любой ценой выцарапали ее из лап неверных. Даже если вам потребуется умереть за это. Я ясно выражаюсь, Касан?
– Да, Нафез.
От позвоночника предательский холодок разлился по всей спине. Более того, Касан почувствовал, как леденеют кончики его пальцев рук. Анбаас фактически выносил им с Даудом смертный приговор. Он требовал от единоверцев невозможного. И Касан знал, что Нафезом движут сейчас две самые несокрушимые силы. Фанатизм и любовь.
Дауд затравленно переглянулся с соратником. Его присутствия Нафез и вовсе не замечал, относясь к нему как к пустому месту или неодушевленному предмету. Вероятно, таковым Дауд для него и был. Но вряд ли и он сам, и Касан догадывались о том, что в действительности творилось сейчас в душе Нафеза.
Айсана! Ее образ стоял перед глазами Нафеза сейчас как живой. Айсана! Он не мог думать ни о чем другом. Не мог и не хотел. Это было выше его сил. Все мысли сводились только к ней. Меньше всего на свете широко известному лидеру арабских экстремистов хотелось потерять ее. Потерять безвозвратно.
– Я даю вам три дня, – хлестко изрек он, и, считая уже излишним добавлять что-либо к сказанному, Нафез развернулся и направился к выходу.
Скрипнула дверь. Дауд опустился на стул и вытер друг о друга вспотевшие ладони. Касан остался неподвижно стоять в прежней позе. Его внутреннее напряжение выдавали застывшие, как на фото, мускулы лица.
– Интересно, как к этому относится его жена, – нарушил молчание Дауд по истечении десятиминутного интервала с того момента, как они с Касаном остались в комнате вдвоем. – Он ведь ее тоже любит. Да, Касан? Или Айсана представляет собой…
Касан резко развернулся. Лицо его исказилось от гнева.
– О чем ты думаешь, Дауд?! – взорвался он. – Какое значение для нас с тобой сейчас могут иметь личные привязанности Нафеза? Ты что, не почувствовал, как в лицо тебе пахнуло смертью?
– Я думал, мы оба были готовы к этому запаху…
Касан только поморщился. Он не был настроен так фанатично, как большинство членов их группы. Он склонен был относить себя к более здравомыслящим существам, но, выскажись он об этом открыто, Нафез наверняка распорядится публично разорвать на куски отступника.