Шагах в пяти от него горел небольшой костер. В его неверном, мерцающем свете можно было различить силуэты троих коней. Рядом с костром сидели всадники в бурках и громадных косматых шапках. Похитители, на взгляд Николая, были похожи друг на друга, как родные братья, резкими чертами хищных костистых лиц, яростными черными глазами. Рты их густо заросли бородами.
«Горцы, — подумал Николай. — Чечены. Как там? Злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал… Или черкесы. Какая мне разница? Кинжал для меня у них, в любом случае, найдется. Бог мой, какой позор! И какая глупость! Хорошо, что они не догадываются, кто я такой на самом деле. Документы у меня отличные, не этим дикарям распознать подстановку. Никто, пожалуй, не распознает. А что же с Николаичем?! Неужели убили?»
Душа у Николеньки все-таки была добрая, прав оказался граф Фредерикс. Только теперь, подумав о своем дядьке, о заботливом и безотказном Бестемьянове, которого втравил в эту авантюру, великий князь не удержал пару слезинок.
Опаловый дым поднимался над костром тонкой струйкой и незаметно таял в чистом прохладном воздухе. Начало светать. На востоке горизонт окрасился в багрянец, от него кверху поднималось пурпурное сияние, от которого розовели снега на высоких горах, и лишь в долинах лес еще грезил предрассветным сном. Луна побледнела, тьма быстро уходила на запад. Предрассветный воздух был холоден и чист, словно вода в озере Ван. Легкий ветерок подул теперь снизу, из долин, и принес тонкую смесь запахов жасмина, глицинии, олеандра и дрока.
Уже хорошо были видны могучие, покрытые вечными снегами вершины Армянского нагорья, и над ними, как дым костра, струились к зениту и таяли облака.
Его похитители грелись у огня, курили короткие трубки, темпераментно обсуждали что-то на своем гортанном, похожем на орлиный клекот языке. Ах, как хотелось бы Николаю понять, о чем они говорят! Но юноша блестяще знал французский язык, очень прилично немецкий и английский, а вот с кавказскими диалектами встречался в первый раз.
«Наверное, решают, что со мной делать, — мрачно подумал Николай. — Сразу горло перерезать или помучить сперва. Интересно, по-русски хоть кто из них понимает? Может, им выкуп предложить? Э, что мне за ерунда в голову лезет! По документам я прапорщик запаса, из совсем недавно окончивших курс студентов. Откуда у такого деньги на выкуп? Богатая семья, родители? Ага, не хватало только, чтобы эта сволочь моей семьей и родителями заинтересовалась! Нет, идея с выкупом отпадает. Если выберусь, то сам!»
Такие мысли доказывают, что соображал Николенька неплохо и твердость духа сохранил.
Еще минут через сорок, когда стало уже совсем светло, а мышцы Николая вконец занемели от холода, послышался скрип колес и конский топот. К троим черкесам, сидящим у костра, приближалась арба, запряженная двумя волами, и трое конных: турецкий офицер в небольшом чине и двое солдат.
Арба и всадники остановились, черкесы не торопясь встали, подошли к спешившемуся офицеру. По их лицам было видно, что все происходящее для них привычно. Рутина: они привезли в обусловленное место товар, и вот появился покупатель. Теперь нужно поторговаться.
Торг происходил на турецком языке, которого Николай, естественно, не знал. Но и не понимая слов, он прекрасно разобрался в ситуации, слишком ясной и откровенной была представшая перед ним сценка.
— Ну, что у вас сегодня? — лениво спросил турок.
Один из черкесов довольно равнодушно кивнул в сторону пленника:
— Молодой русский. Прапорщик, — он протянул офицеру вытащенные из кармана Николая документы.
Увидев это, юноша порадовался, что три месяца тому назад не пожалел денег. Зато уж такие документы приобрел, что просто пальчики оближешь! Самые что ни на есть подлинные и убедительные, комар носа не подточит.
— Прапорщик? Всего-то? — покупатель был явственно разочарован.
Турок достал кошелек, отсчитал несколько золотых монет.
Черкесы загомонили, они перебивали друг друга, но смысл был понятен Николеньке и без всякого перевода:
— Маловато будет!
— Маловато?! — турецкий офицер воздел руки к небу. — Аллах свидетель, за этого сопляка я вам еще переплачиваю! Прапорщик, велика птица! Украдете русского полковника — получите десять раз по столько!
— А если члена императорской семьи украдем? — с подначкой спросил один из черкесов.
Турок весело рассмеялся:
— Тогда… Тогда, клянусь бородой пророка, получите столько золота, сколько этот украденный царский родственник будет весить!
Два турецких солдата подняли Николая с земли и, не церемонясь, зашвырнули в арбу. На дне арбы валялись овчины, нестерпимо воняющие кислятиной, зато лежать на них было мягко и тепло. Сверху на пленника бросили несколько таких же овчин.
«Если не задохнусь, так согреюсь, — подумал Николай. — Меня, надо понимать, продали. Ладно, по крайней мере, не убьют. Турки все же не дикари вроде этих горцев. Сами постоянно подчеркивают, что они — европейцы. Но что будет, если турки догадаются, кто я в самом деле такой? Подумать страшно!»
Волы сдвинули арбу с места, и она с немилосердным скрипом покатилась вперед.
— А! Чтоб тебя на том свете шайтан заел! Жадина… — напутствовал удаляющегося турецкого офицера и его солдат один из горцев. — Полковника ему… Вот пусть сам полковников крадет. И царских родственников — тоже.
Здорово удивился бы черкес, если бы чудом узнал, что пять минут тому назад в их руках был не кто-нибудь, а как раз близкий царский родственник, племянник Императора и Самодержца Всея Руси Николая Романова!
Арба медленно двигалась по узкой дороге, которая то стремительно взлетала ввысь, то опускалась в распадки. Много ли увидишь, лежа навзничь на дне примитивной повозки? Разве что воловьи хвосты впереди да поросшие буковым лесом горные склоны в синеватой туманной дымке по сторонам. Да Николаю было и не до любования красотами Восточной Анатолии. Он размышлял о сложном — чтобы не сказать, отчаянном! — положении, в которое угодил по собственной глупости, и раздумья Николеньки были напрочь лишены всякой приятности.
Ведь если откровенно, вот если положа руку на сердце, то даже злиться следовало только на себя. Не на диких же горцев… Это не горцы и не турки заставляли его нестись вперед сломя голову, даже не потрудившись хоть на секунду остановиться, оглянуться, подумать: а в ту ли сторону я мчусь, а не совершаю ли я что-то непоправимое… В конце-то концов, не горцы и не турки насильно лили ему в рот вино, не враги напоили его так, что он утратил осторожность и способность здраво соображать, не говоря уже о том, чтобы достойно сопротивляться.
Нет, что ни говори, а иногда тяжелые испытания и горькие неудачи очень способствуют быстрому поумнению!
Теперь он боялся не за себя. Теперь, когда масштаб собственной дурости окончательно дошел до стремительно поумневшего великого князя, Николай пуще смерти опасался того, что турки каким-нибудь образом откроют его истинное лицо. Картины одна другой мрачнее представали перед мысленным взором юноши. Вот турки требуют сепаратного мирного договора в обмен на его жизнь. Вот, получив вожделенный договор, обнаглевшие враги желают территориальных уступок от Российской империи в обмен на его свободу…