– А в чем, собственно говоря, дело? – он произнес это по-русски с нарочитым акцентом.
– Проверка, – коротко произнес капитан, и глаза его недобро сверкнули.
Дитрих нехотя извлек из кармана немецкий паспорт. Омоновец буквально вырвал его из руки, развернул и почти целую минуту переводил взгляд с фотографии на владельца и снова заглядывал в документ.
– Что-то не так? – спросил наконец Дитрих.
– Немец, значит…
– Гражданин Федератив Республики, – не без вызова произнес Калау.
– Это значения не имеет – немец или русский. Лицензия на лов рыбы.
– Она в паспорте, – подсказал Дитрих, – под обложкой.
Капитан усмехнулся, обнажив золотой зуб, вытащил сложенный вчетверо листок, бегло просмотрел его.
– Нет у тебя лицензии.
Обращение на «ты» резануло слух Дитриха.
– Что вы себе… – начал он и осекся.
У него на глазах капитан порвал лицензию на кусочки и бросил в стремительный водный поток. Обрывки бумаги мелькнули и тут же исчезли во вспененной воде.
– Ну и где твоя лицензия, фашист долбаный? Приехал сюда с бабками и думаешь, тебе все можно? Деньги не все решают. Ты там у себя жировал, а мы с ребятами кровь проливали!.. Баб наших трахать приехал, а? СПИДом их заражать? Или ты вообще по другой части?
У Дитриха потемнело в глазах от собственного бессилия, умом он понимал, что лучше ничего не предпринимать. Он стоял один против трех вооруженных спецназовцев, которые тренированнее и проворнее его. А один из них – к тому же командир – тронулся умом или ловко это разыгрывал. Калау прерывисто вздохнул и, как ему показалось, понял причину недружелюбной встречи.
– Сейчас все уладим, – как можно приветливее произнес он и протянул капитану пятьдесят евро. – Думаю, этого будет достаточно, чтобы все уладить.
Омоновец наотмашь ударил по руке, купюра порхнула в воздухе и спланировала на воду.
– Ах ты, сука! Деньгами решил купить! – капитан не слишком сильно толкнул Калау в грудь.
– Товарищ капитан… – негромко, но не слишком взволнованно проговорил один из омоновцев.
– Отставить, сержант. Я его сейчас кончу.
Калау попытался отступить, но тут же почувствовал за собой спецназовца, его подталкивали в спину. Дитрих рванулся в сторону, надеясь броситься в воду, поплыть, но кулак капитана врезался ему в подбородок. Калау буквально приподняло, и он рухнул спиной на камни, его тело резко дернулось, дрожь волнами проходила по нему.
– Да ты ж его… – ужаснулся сержант, склоняясь над немцем и заглядывая в его бессмысленно вытаращенные глаза.
Его рука скользнула под спину Дитриха.
– Ты ему позвоночник сломал!
Второй сержант растерянно смотрел то на командира, то на своего товарища, и тут в его голову ударил угловатый, размером с кулак, камень. Камень, казалось, просто материализовался из воздуха. Сержант взмахнул руками, выпустив из них автомат, тот качнулся на ремне, накинутом на шею, и омоновец рухнул в воду. Течение мгновенно подхватило его, понесло, ударяя о торчащие из воды камни.
Бондарев, конечно же, понимал, что первым следует вывести из строя командира, но капитана от него закрывал сержант, потому камень и полетел в его голову. Автоматная очередь ударила по ветвям, посыпались простреленные листья. Одним прыжком Клим Бондарев оказался за выступом скалы. Места здесь было мало, пришлось плотно прижать к себе ноги, иначе бы они были видны. Прогрохотала еще одна очередь, прошила землю у самой скалы. Бондарев вытащил из нагрудного кармана складной нож. Лезвие было коротким, на три пальца, ведь ничего большего, чем крупный лосось, Клим сегодня не собирался резать.
«Но если полоснуть по горлу…»
– Не стреляй, – услышал он голос капитана, – у него нет с собой оружия.
Захрустели под жесткими подошвами камни. Даже не выглядывая из укрытия, Бондарев понял, что ему приготовили: капитан идет на него, намеренно ступая так, чтобы его слышали, сержант в это время бесшумно обходит сзади. И если оставаться на месте, то это – верная гибель.
«Кажется, гранат я у них не видел. Были бы – забросали бы». Бондарев поднял руки, ухватился за нависший над ним край скалы.
Выветренный камень скалы крошился под пальцами, но выбирать не приходилось. Клим одновременно резко оттолкнулся ногами от земли и подтянулся. Пальцы хоть и скользили, но той пары секунд, когда они еще цеплялись за шершавую поверхность, хватило, чтобы перевернуться и оказаться на верху скалы. Краем глаза Бондарев сбоку, внизу от себя, заметил пригнувшегося сержанта, замершего от непонятного звука.
– Сверху!.. – прокатился предупреждающий крик капитана, но было уже поздно.
Сержант даже не успел распрямить спину, как Бондарев уже обрушился на него, припечатал к каменистой земле. В верхушку камня ударила короткая, на три пули, очередь. Противник оказался хорошо подготовленным. И вновь ситуация не оставила Климу выбора. Замешкайся он в борьбе еще немного, его бы расстрелял в упор подоспевший капитан. Рукояткой ножа Клим ударил омоновца в висок, схватил автомат, откатился с ним в руках. И вновь вовремя. Пули впились в оставшегося лежать на земле сержанта.
Бондарев попал бы в капитана, если бы не оказалось, что автомат стоит на предохранителе. Но из-за этой мелочи он сам чуть не расстался с жизнью. Спасло то, что куст рос на возвышении, и Бондарев, перевалившись через него, оказался на время недосягаемым. Наконец-то ему удалось выстрелить. Качнулись ветви. Противник пару раз выстрелил в ответ, а затем захрустел сухостой – капитан убегал.
И тут послышался чуть различимый из-за гула реки стон. Лишь мгновение Бондарев колебался, броситься ли в погоню. Он подбежал к лежавшему на плоском камне Дитриху. Взгляд Калау стал уже осмысленным, в глазах читалась невыносимая боль, лицо стало землисто-серым.
– Клим, они… – Дитрих натужно закашлялся, и его лицо исказила гримаса.
– Молчи. – Бондарев наскоро осмотрел Дитриха.
Сержант почти не ошибся – был сломан не сам позвоночник, а шея.
– Потерпи. – Клим высыпал из карманов брезентовой куртки ключи и другую мелочь, которая могла бы помешать, и изготовил из скрученной куртки подобие шины, обернув ей шею Калау.
Безвольное тело Дитриха – был поврежден нерв – оказалось почти неподъемным. Бондарев, тяжело ступая, брел с ним на руках по тропинке, придерживая пострадавшему голову, автомат болтался за спиной. Дитрих уже бредил, скороговоркой произносил по-немецки и по-русски бессмысленные наборы слов. Климу приходилось быть настороже, беглец вполне мог вернуться, а он сам теперь стал отличной мишенью. Калау внезапно замолчал, открыл глаза, взгляд стал чистым и осознанным.
– Где мы? – отчетливо спросил он.
– Скоро придем, скоро… – проговорил, не останавливаясь, Клим, – еще минут двадцать.