Герчик, никогда прежде не имевший опыта общения с КГБ, раскололся на первом же допросе. Ему казалось, что подделка дензнаков страны потенциального противника – преступление менее тяжкое, чем сотрудничество с американцами, которое ему собирались «пришить». Надо же было как-то объяснить появление у Герчика долларов! Следователь ему не поверил, даже когда Илья Ефимович сам стал указывать на собственные мелкие огрехи. Спасло Илью Ефимовича то, что генералы – народ с выдумкой. Начальник управления разрешил следственный эксперимент и распорядился предоставить Герчику все необходимое из его прежних запасов. Илью Ефимовича поместили в просторную камеру, где он за месяц с небольшим изготовил фальшивые доллары. Старался изо всех сил.
А потом произошло что-то, непонятное для Ильи Ефимовича. Следователь исчез с горизонта, в камеру пришел улыбчивый мужчина, представившийся майором Петровым и пожелавший, чтобы его называли Иваном Федоровичем. Все так же добродушно улыбаясь, майор в штатском осведомился, знает ли Герчик, что за фальшивомонетничество предусмотрена высшая мера наказания? С уверенностью пообещал, что валютчика, который сдал Илью Ефимовича, после приговора суда расстреляют. А затем сделал странное, на взгляд Герчика, предложение – изготовить клише сотенной купюры, пригодное для печатания большого количества купюр. В случае успеха Иван Федорович обещал мягкий приговор – двадцать лет «строгача» с конфискацией. И, естественно, получил согласие.
Герчик не знал, куда его доставили, вместе с ним работали специалисты-печатники. Изготовил он два вида клише – пятидесяток и сотенных купюр. Причем по указанию заказчика ввел два отклонения от образца, которые можно было выявить только на специальном оборудовании. В конце работы его ждала подписка о неразглашении и устное обещание, что судить его будут по статье за валютные махинации.
– …вот в общем-то и все, – закончил исповедь Илья Ефимович Герчик, – обещание майор сдержал. До конца срока я не досидел. Валютчиков стали освобождать еще во время перестройки… – Он замолчал, пытливо глядя на капитана Прошкина, а затем с недоверием, как человек, знающий наперед, что его обманут, спросил: – Так это вы меня испытывали?
– В каком смысле?
– Это же вы, зная, в какой обменный пункт я хожу, поручили девушке подсунуть мне одно из моих творений. Проверяли, приду я с соткой к вам или нет?
– Спасибо, что пришли, – бесстрастно ответил молодой комитетчик, – и учтите, что ваша подписка срока давности не имеет. – Он подписал пропуск, придвинул его к граверу: – На всякий случай в ближайший месяц никуда не уезжайте из города.
Герчик поднялся, выразительно посмотрел на свою сотку, вздохнул. Но капитан не стал предлагать ему равноценной замены.
– Понятно, – грустно произнес Герчик, – за все в жизни приходится платить, особенно дорого обходится само право жить. Я узнавал, валютчика-таки расстреляли. Передавайте от меня привет майору Петрову.
* * *
– И не спорь со мной, – Клим властно высвободил локоть из-под руки Лады и ступил к бордюру, – ты идешь со стороны домов, я – со стороны улицы.
– Почему? – Сельникова упрямо не хотела делать больше ни шагу.
– Так мне легче охранять тебя. Неприятности обычно начинаются со стороны улицы. Подъезжает машина, сбавляет ход и…
– Я не привыкла видеть мир таким, каким видишь его ты. Так бы раньше и сказал, – устало произнесла женщина и сделала шаг.
Узкая юбка не давала ей широко шагать, и Лада буквально семенила рядом с Бондаревым. Они прошли несколько кварталов. Сельникова скользила взглядом по вывескам кафе и ресторанов, Клим не упускал из внимания ни одного прохожего.
– Ты только и делаешь, что подозреваешь людей.
– Согласен, но еще я хочу есть. Если ты не забыла, то именно ради этого мы выбрались из дома.
– О! Ты начинаешь злиться, это радует. Нормальная человеческая эмоция голодного мужчины. Я бы могла приготовить поесть и у тебя дома, но готовить в гостях – дурной тон. Ты можешь черт знает что обо мне подумать.
– Например?
– Будто я собираюсь надолго у тебя задержаться.
– Это угроза?
– Но тебе приятно чувствовать себя в одной компании со мной.
– Если я поем, может, и найду силы подумать об этом. Пока же я не могу понять, чем тебя не устраивает этот ресторан. – Бондарев замедлил шаг и прочитал вслух: – Пицца «Экзотическая». – Эти слова были выведены мелом на черной доске.
– Пиццу не люблю, – капризно произнесла Лада, ей доставляло удовольствие немного помучить Бондарева, на какое-то время ощутить свою власть над ним.
– Выбирай, я тебя не тороплю.
– Я же чувствую, как ты начинаешь сопеть, лишь только до нас долетает запах еды.
Сельниковой вообще-то было все равно, где обедать, в еде она была непривередлива, поэтому, вдоволь насладившись своей иллюзорной властью, остановилась под вывеской рыбного кафе, вспомнив о пристрастии Бондарева к рыбалке.
– Кажется, я нашла то, что нужно.
– Мне или тебе?
– Нам обоим.
– Я рад, что ты выбрала закрытый зал, а не отгороженный участок улицы.
– Конечно, безопасность на первом месте.
Сельникова недолго выбирала место в небольшом уютном зальчике, который немного напоминал гостиную в доме Бондарева: чучела и муляжи рыб, штурвал от корабля, скрещенные весла, выполненные на мешковине карты российских рек и морей.
Официант в странном наряде – пиджаке, надетом поверх тельняшки, положил перед гостями меню.
– Неплохо, – резюмировал Клим, пробежав глазами последнюю страницу, – в меню только белое вино и крепкие напитки, как и положено подавать к рыбе.
Сельникова выбрала не самое дорогое блюдо – лосося, тушенного в сметане. Бондарев, не колеблясь, повторил заказ, добавив к нему бутылку вина на усмотрение официанта.
На столике уже были расставлены керамические горшочки, салатницы, официант разлил вино в бокалы. Бондарев приподнял свой и, любуясь через светло-соломенное вино женщиной, произнес:
– За тебя.
– И за тебя.
Бокалы сошлись с мелодичным звоном. Клим хотел уже сказать, какая именно нота прозвучала, но боковым зрением отметил остановившуюся напротив окна легковую машину. Ее шофер Климу сразу не понравился, он разглядывал через окно посетителей и одновременно что-то шептал в мобильник. На другой стороне улицы притормозил небольшой автобусик, и из него споро выбрались четверо крепко сложенных мужчин в одинаковых костюмах, под пиджаками без труда угадывались кобуры с пистолетами.
– Если ты нальешь мне еще, я с удовольствием выпью, – произнесла Лада, – люблю белое вино за то, что его пьют холодным, – она требовательно подвинула свой бокал на середину стола.
– Погоди, – одними губами проговорил Бондарев, руки его оказались под столом.