– Знаешь, почему я остановил свой выбор на тебе? – до слуха Вадима долетел сухой голос Хайновского. – Ты спокойно убил девку-байкершу только потому, что она была свидетельницей. А теперь отойди от окна, больше ничего интересного за ним не произойдет.
Гудели сирены, подъезжали и отъезжали машины. Слышались крики, спасатели растаскивали обгоревшие машины. Вадим сидел в глубине кухни и курил, руки его дрожали. Дым от сигареты, лежавшей в пепельнице, ровной струйкой тянулся в вентиляцию. Охранник вспоминал лица товарищей, погибших при взрыве. Совсем недавно он видел их живыми, говорил с ними, и теперь их нет. В это не верилось. Одно мгновение – сполох пламени, и все.
«Я мог быть среди них. Я должен был оказаться там, но какая-то блажь пришла Хайновскому в голову, и он в последний момент остановил меня».
Квартиры уже обходили люди из следственной бригады. Звонили во все двери подряд. Возможно, кто-то из жильцов видел что-то, о чем-то знал. Следователь ФСБ остановился перед бронированной дверью на пятом этаже, рядом со звонком поблескивала красным огоньком лампочка сигнализации. Он опустил руку, уже занесенную над кнопкой. Какой смысл звонить, если квартира сдана на сигнализацию. Он перешел к соседней двери, их было две на всю площадку. Открыл сухощавый старичок в бейсбольной майке, синих вытертых спортивных штанах. Он, не мигая, уставился на следователя.
– Вы видели, как это произошло во дворе?
Сухощавый перекрестился:
– Слава богу, не довелось, у меня окна на улицу выходят, а в комнате, где окна во двор, сын живет. Мы с ним не ладим, так он даже замок в дверь врезал и холодильник к себе перетащил.
Следователь почувствовал, что зря теряет здесь время.
– Сосед ваш где? – он кивнул через плечо на бронированную дверь.
– Крутой какой-то квартиру выкупил. Я его даже ни разу не видел. Строители ремонт делали, говорили, что он квартиру потом сдавать собирается, наверное, жильца пока не нашел.
– Если что-нибудь вспомните, особенно из странного, случившегося в предыдущие дни, позвоните мне, – следователь протянул визитку.
Старик тут же запихнул ее под телефонный провод, прибитый к стене маленькими сапожными гвоздями.
– Все теперь странное, – проворчал старик, – и страна, и люди. Раньше понятно было, что к чему, а сейчас… – он махнул рукой, – убивают друг друга. Как на войне живем.
Следователь, прежде чем уйти, машинально посмотрел в окошечки электросчетчиков. Колесико в одном весело крутилось, в соседнем замерло на месте.
«Даже холодильник выключен», – решил следователь и поднялся этажом выше.
Там уже вовсю работала следственная бригада, дверь в квартиру олигарха только что вскрыли. Следователь заглянул за желто-красную ленту, перекрывавшую дверной проем.
«Упакован он что надо. Это только одна из его квартир, а есть же еще особняки в России, за границей, – следователь криво улыбнулся, поняв, что завидует мертвому, – все там будем, кто раньше, кто позже».
Лада Сельникова проснулась, сама не зная от чего. Первые мгновения просто лежала, глядя в потолок. Рассвет чуть заметно раздвинул темноту. Женщина не сразу вспомнила, где она, а вспомнив, улыбнулась. Этот дом она уже не воспринимала как чужой. Даже акульи челюсти с рядами острых мелких зубов казались ей не такими страшными.
«Я у него. И что я тут делаю? Он говорит, что прячет меня здесь от Хайновского, но, по-моему, я просто ему нравлюсь, да и я приятно провожу время», – подумала Лада и повернулась на бок.
Клима рядом не было – примятая подушка, отброшенное одеяло. Одежда лежала на кресле. Светящиеся цифры будильника показывали без пяти четыре утра.
– Как можно подниматься в такую рань, – Лада сладко потянулась, – да и заснули мы не рано.
Она заметила на полу рядом с кроватью ту самую телефонную трубку, по которой Клим говорил о ней с человеком, «которому нельзя не ответить на звонок». Женщины чрезвычайно любопытны. Лада, перевернувшись на живот, подхватила трубку с пола, принялась ее разглядывать в неверном утреннем свете. Как ни старалась, не могла найти шва в корпусе, точно телефон был цельным, как создание природы. Да и кнопки на нем были странные, ни цифр, ни букв, только загадочные значки и точки выступов, чтобы можно было пользоваться на ощупь.
«Будто для слепых делали».
Сельникова перевернула трубку, на обратной стороне была сделана бесхитростная, но очень аккуратная гравировка: «003».
«Даже отверстия для подзарядки нет. Странная вещица, как и ее хозяин. Не пойму, чем он занимается».
– Тебя нельзя оставить даже на минуту, – Клим вошел в спальню резко, Лада даже не успела отложить телефон, – ты очень уж любопытна.
– Если что-то лежит на виду, то, я думаю, можно и посмотреть.
– А потом положить в карман?
– На моем теле карманов нет, – Лада наконец до пояса прикрылась одеялом.
Бондарев забрал телефонную трубку, сунул ее в карман куртки, лежавшей на кресле.
– Есть вещи, которые лучше не трогать, и люди, с которыми лучше не общаться.
– Ты уходишь?
– Мы и так целый день пробыли вместе. Еду на рыбалку, а ты остаешься здесь и не высовываешь на улицу даже нос.
Лада покачала головой, ее длинные волосы рассыпались по плечам.
– Все мужчины одинаковы. Рыбалка!
– Женщины и рыбалка – вот две моих слабости. Признаюсь. Ловить рыбу и соблазнять женщин одинаково увлекательно.
– Это ты меня соблазнил? – засмеялась Лада. – Да это же я соблазнила тебя! А рыбалка – занятие тупое. И с кем ты будешь ловить?
– Ты начинаешь говорить как жена, значит, скоро надо будет расстаться. Через день-два Хайновского арестуют, и ты сможешь распоряжаться собой, как захочешь.
Клим отодвинул дверцу зеркального шкафа, внутри вспыхнул свет, одежды в нем было немного, зато половину гардероба занимали удочки, спиннинги, сачки, поблескивали катушки. На взгляд Лады, он выбрал самые старые, потертые удочки.
– Для себя и для лучшего друга, – сказал Клим, – мой друг умеет многое, в чем-то даже превзошел меня, но в рыбалке – полная бездарность, даже снасти приличные выбрать себе не может и наживку на крючок толком нацепить не умеет.
Лада приподнялась на локте.
– Когда вернешься?
– Еще не знаю.
– Если мне станет скучно, я уйду.
– Если ты умная женщина, а в этом я не сомневаюсь, то останешься. Пока Хайновский на свободе, мой дом для тебя единственное безопасное место. И никому не звони, трубку не поднимай.
– Но меня же, наверное, ищут знакомые.
– Потом скажешь им правду.
– Какую?