– Что тебя волнует?
– Я сейчас встану и уйду, а его кабинет останется открытым.
– За дверью нас охраняют, – напомнил Клим.
– Я не хочу быть рядом с тобой.
– Поскольку тебя не выпустят, придется уйти мне, – спокойно произнес Клим, поднимаясь со стула, и шагнул за дверь, – до встречи.
– Мы расстаемся навсегда.
Сельникова выждала пару минут, Бондарев не возвращался, наконец она выглянула из кабинета. У двери в приемной скучал молоденький парень в штатском. Сельникова двинулась вперед, не обращая на него внимания.
– Извините, но вы должны дождаться подполковника, – остановил он Ладу.
– А если мне надо выйти? – с вызовом спросила она.
– Я провожу, – казалось, ничто не может вывести парня из равновесия, он приветливо улыбался.
– В другой раз, – улыбнулась Сельникова своей самой издевательской улыбкой, – сколько мне еще ждать?
– Этого я знать не могу.
– Но его вы выпустили.
– Кого?
– Мужчину, с которым я пришла.
– Он – совсем другое дело, – это прозвучало так многозначительно, что Лада даже растерялась.
Прохоров тем временем сидел в полутемной комнате и смотрел сквозь светоотражающее стекло в кабинет для допросов. Подполковника из кабинета видеть не могли. Для сидевшего перед следователем Вадима Краснова стекло было обычным зеркалом, вмонтированным в дверцу платяного шкафа, хотя охранник олигарха и понимал что к чему.
Все, что говорил Вадим, укладывалось в стройную систему и, главное, совпадало с тем, что думал сам Прохоров. Его слова объясняли все случившееся в последние сутки.
– …перед гибелью Хайновский создал несколько групп: для ликвидации Лады Сельниковой и того человека, кто выкрал у него документы в Швейцарии; для ликвидации Липского и Братина… – продолжал «признания» Вадим. – Я был задействован в группе, нацеленной на Сельникову. Да, ее похитили… готов показать место, где мы удерживали Ладу некоторое время. Но потом, осознав, что участвую в незаконном и бесперспективном деле, я решил прийти с повинной, во всем признаться…
– В случае отсутствия в ваших деяниях тяжелых преступлений вам гарантировано освобождение от уголовного преследования. Вы можете назвать людей вашей группы? – спросил следователь.
– Могу, но все назывались не своими настоящими именами и фамилиями, я, например, проходил под кличкой Шрам. Могу описать, составить портреты… С одним из наших я встречался перед самым приходом в милицию. Он сказал, что после того, как погибли двое наших людей в парке, вся группа распалась. Никто больше не хотел рисковать. Решили поделить остаток денег и разбежаться. Так что недостроенный подземный гараж уже пуст…
Вадим говорил со следователем и одновременно вспоминал, как прощался с ним «погибший» олигарх, отправляя «чистосердечно» признаваться в ФСБ. Они сидели за столиком. Обед, доставленный из дорогого ресторана, Вадим ел без аппетита, а Михаил Изидорович наставлял его, что и как надо говорить:
«Скажешь, что осознал и решил сдаться, – вещал Михаил Изидорович. – Расскажешь о группах. Тебе они ничего не сделают. Максимум продержат в камере пару недель. Зато выйдешь богатым человеком, кредитка на сто тысяч уже в твоем кармане. Ты ее надежно пристроил? Молодец. Больше мы не увидимся. Ты, Вадим, ешь, еще неизвестно, чем тебя будут там кормить».
– В чем заключалась ваша роль в похищении и удержании женщины?
– Я был в наружной охране… Охранял гараж.
Подполковник Прохоров слушал и приговаривал в мыслях: «Ну вот, все правильно. Я так и думал…»
– Что вы можете показать относительно группы, как вы сказали, «нацеленной» на Липского и Братина? – спокойно спрашивал следователь.
– О них я знаю только, что такая группа была создана, – так же спокойно отвечал Вадим.
Подполковник жестом подозвал к себе дежурного охранника и зашептал, чтобы его не услышали за зеркальным стеклом:
– Приведите женщину из моего кабинета.
Вскоре Лада уже была в полутемной комнате, предупрежденная дежурным, она ступала тихо, но Прохоров все равно прижал палец к губам.
– Вы узнаете этого мужчину?
Лада близоруко прищурилась.
– Вам нужны очки?
– Спасибо, я и так вижу. Лицо знакомое. Кажется, его зовут Вадим.
– Где вы его видели? – напрягся подполковник. – Подземный гараж, парк?
– Нет. Он один из охранников Хайновского. Видела его в Швейцарии, да, это точно. Бернский офис. Ни в гараже, ни в парке рядом со мной его не было.
– Понятно, – Прохоров вышел из комнаты вместе с Ладой, – рад вам сообщить, что вашей жизни больше никто не угрожает. Вы с нами проедетесь в парк и гараж, а потом вы можете возвращаться к привычной жизни.
– Вы рады сообщить мне, а я рада это слышать, – улыбнулась женщина.
– Подождите меня в моем кабинете.
– Я чувствую себя там пленницей.
– Соображения безопасности, – многозначительно произнес подполковник, поднимая указательный палец, – за вас я отвечаю головой.
Сельникова хотела спросить: «Перед кем отвечаете?» – но поняла, что искреннего ответа от представителя ФСБ ждать просто наивно, и ей стало безразлично, что будет дальше. Хотелось поскорее вернуться в свою квартиру, остаться одной и думать…
«А думать буду о нем… Идиотизм, сама прогнала, а теперь жалею. Он сам виноват. Со мной нельзя так обращаться», – с чисто женской последовательностью рассуждала Лада.
Следователь посмотрел Вадиму в глаза:
– Мы вынуждены задержать вас до выяснения вашей степени участия в совершенных преступлениях.
– Я все понимаю. Готов и в дальнейшем помогать следствию.
– Содержать вас будут в нашей внутренней тюрьме.
Вадим Краснов чувствовал легкую изжогу, хотя на пищеварение никогда прежде не жаловался. Откуда ему было знать, что в дорогой обед, которым его угощал Хайновский, был подмешан яд замедленного действия. И этот яд начинал себя проявлять. Через двенадцать часов должно было произойти обширное кровоизлияние в мозг. Инсульт довольно часто случается даже с молодыми мужчинами, особенно если накануне им пришлось пережить сильный стресс. Сам яд к этому времени уже распадется на безобидные компоненты.
* * *
Со следственного эксперимента возвращались поздно. Вадим уверенно показал те помещения в недостроенном подземном гараже, где удерживали женщину. Лада все подтвердила. О том, кто говорил с Сельниковой, Вадим Краснов не имел понятия. Сказал, что только видел, как привезли незнакомого ему мужчину, а через полчаса он вышел на улицу.
«Он мог оказаться Хайновским?» – задал тогда вопрос Прохоров.