– Вали через полянку, Павел Игоревич, – бросил через плечо Рудик. – Я прикрою. Какая-то сволочь там за углом.
– Ага, прикроешь, – ядовито сказал Туманов. – У тебя патроны кончились. Сам беги. Я прикрою.
– Ты уверен?
– Да беги! – он схватил Газаряна за шиворот, с силой толкнул в кусты. – Продирайся, топай!
Мельком глянул, как улепетывает боец к лесу, сел на колено, наставил пистолет в темноту. Действительно, шевельнулось что-то на углу. Павел выстрелил. Тень убралась. И вдруг загрохотало за спиной! Твою мать! Ведь два угла у каждой стороны! Он рухнул на бок. Но стреляли не в него. Газаряну до леса оставалось метров шесть, когда его подстрелили. Он закричал от боли, но продолжал бежать. Вторая пуля была точнее. Рудик снова вскрикнул, упал в кустах у самой опушки – уже практически в лесу. Ярость мутила сознание, слепила. Туманов с трудом поймал в перекрестье прицела скрючившееся на углу тело. Выстрел – и меткий стрелок, охнув, повалился на бок. Павел пробился через кусты, виляя бросился к лесу. Туманов ждал выстрела, а когда он прогремел, метнулся в сторону. Удача – это здорово, но ведь надо уметь ею пользоваться! Обожгло огнем поврежденную лодыжку, но он уже влетал в кусты, пробороздил пузом какие-то коренья, покатился в яму. Но живо засучил конечностями, полез обратно. Рука сжимала «беретту» с глушителем – не нашлось еще такой силы, что заставила бы его выпустить оружие. Павел поднял над косогором голову. Не всех еще злодеев положили. Неясная тень отделилась от угла, он выстрелил. Человек споткнулся, упал. Туманов положил пистолет на землю, пополз вперед. Схватил Газаряна за шиворот, поволок к себе. Они лежали под кустом на опушке. Газарян с трудом дышал, глаза его мутнели.
– Рудик, ты как? – Павел сунул руку под свитер (Газарян даже куртку не надел), нащупал что-то теплое, липкое. Как минимум, одна из пуль прошла навылет.
– Да не щупай ты меня, не баба... – прохрипел Газарян. – Готов я уже, командир, прости... Мертв, как рок-н-ролл, блин... Холод забирает, дубак, как на полюсе... Неслабо ты меня прикрыл, Павел Игоревич, спасибо тебе огромное...
Как же так?! Туманов чуть не завыл. Может, просто ранен, обойдется? Он склонился к товарищу. Но нет, судорожное дыхание говорило за себя – начиналась агония.
– Да ладно, командир, не отчаивайся... – различил он сдавленный шепот. – Тебе ведь тоже не позавидуешь... Сегодня ночью все умирают у тебя на руках... Все в порядке, не грузись – поел перед смертью, попил, даже поспал немного... Бросай ты всю эту хренотень, беги из страны, уезжай к своей первой леди, пока самого не достали...
Агония была страшна. Газарян выгнулся, громко застонал, забился в конвульсии. Туманов держал его, пока не кончилась агония, обнимал за плечи, бормотал что-то успокаивающее. А потом обхватил голову руками, упал в талый снег, завыл, как матерый волчище. Оскаленный, грязный, страшный, он вскинул голову, когда услышал, как убийцы перекликаются между собой, и нащупал пистолет. Двое короткими перебежками бежали в его сторону. Павел начал стрелять, выпустил две пули – и патроны закончились. Двое попадали в грязь, но продолжали ползти. Он отжался от земли, скатился в яму, побежал в лес...
Туманов очнулся утром, на мерзлой земле. Распахнул глаза, уставился на макушки далеких сосен. Они качались под порывами ветра. Он смотрел на них изумленно, недоверчиво, затем проводил взглядом проносящиеся хлопьями облака. Казалось, что они кувыркаются в полете. Он приподнялся, посмотрел по сторонам. Повсюду лес – корявый, старый. Осины, березы, елочки кое-где. Пятна серого снега, а между пятнами – вялые метелки прошлогодней травы, полусгнившая листва, раскисший бурый мох. Неподалеку проехала машина; он насторожился, повернул ухо на звук. Дорога где-то рядом – метрах в тридцати.
Павел встал, сделал несколько упражнений, чтобы разогреться, ощупал голову (взвыл, задев шишку чуть выше лба), стащил с себя куртку, начал ее отряхивать. Глянул на часы – начало восьмого. Сколько он находился в беспамятстве? Часов шесть? Обшарил карманы – документы, остатки денег, зажигалка, мятая пачка «Мальборо Лайтс». Ничего другого нет. Да, собственно, и не было. Он закурил, сел на кочку, начал вспоминать. Бежал по лесу. Петлял между деревьями, проваливался в ямы, засыпанные снегом. Помнил, как обнимался с деревьями и терял сознание. Усилием воли заставлял себя брести дальше. Потом была низина, вроде бы дерево поперек дороги; он запнулся, ноги заплелись, треснулся головой, а дальше ничего не помнил...
Туманов обернулся. Спуск на месте, и дерево, об которое его угораздило удариться. Он докурил сигарету, достал вторую, высосал и ее – без удовольствия. В качестве завтрака сойдет.
В восемь утра Туманов выбрался на грунтовку, остановил машину. Водитель был с похмелья, поэтому рискнул подсадить жалкую личность. Под ногами у него была монтировка – а обращаться с ней жизнь научила. Туманов объяснил водителю, что угоном развалюшных «Москвичей» по утрам с больной головой он не промышляет. Парень был понятливый, одолжил таблетку анальгина и вывез страдальца за тысячу «первопечатников» на Боровское шоссе.
– До магазина добрось, – попросил Туманов.
Он вышел у поселка городского типа, состоящего из панельных четырехэтажек.
– А Москва в какой стороне? – наморщив лоб, спросил он у водителя.
Тот тоже наморщил лоб, посмотрел вперед-назад, подумал и показал большим пальцем за спину.
– Там Москва, дружище. Хорошенько тебя, видать, вчера вштырило.
– Неплохо, – согласился Туманов и побрел приобщаться к цивилизации.
Он привел себя в порядок в платном туалете. Поинтересовался у заведующей санузлом, как у них с полотенцами.
– Может, вам еще и бритву? – ухмыльнулась мужеподобная дама.
Павел не стал опускаться до злобных препирательств, ушел. До нужного объекта добирался окольными путями. Часть дороги проехал на попутке, в Востряково пересел на дребезжащую электричку, добрался до Киевского вокзала. Там смешался с серой массой, вынесшей его на Киевскую улицу. Ехал с пересадками в забитом общественном транспорте – по Третьему транспортному кольцу, по проспекту Вернадского. Брел пешком по улице Удальцова, пока не включилась зрительная память. Дальше было проще – дворы, дворники, бродячие собаки. К зданию больницы подобрался с тыла, отыскал за деревьями VIP-корпус. Он мог обратиться за помощью только к Листовому. Пусть и стыдно, позорно, но он хоть на время обретет подобие безопасности. Он вытерпит допросы (если будут) – теперь ему есть что сказать. А если не нужен Листовому, пусть свяжет с Карагуевым. Надо же так оплошать – полвечера катался со стариком и даже номера у него не попросил...
У бордюра перед шлагбаумом стоял облепленный грязью милицейский «УАЗ». Водитель покосился на Туманова, Туманов – на водителя. Тот зевнул, отвернулся. Подъехала «девятая» «Лада» – Павел посторонился, чтобы не обрызгала. Машина заехала колесами на бордюр, высадились двое в длинных пальто, смерили Туманова брезгливыми взглядами и зашагали мимо шлагбаума к корпусу. Навстречу им вышли еще двое, поздоровались за руку, поговорили. Все четверо скрылись в здании. Туманов ощутил легкую тревогу. Зашагал обратно, к милицейской машине. Веснушчатый водитель, видя, что прохожий собирается что-то спросить, опустил окно. Корочки работника Департамента спецопераций МО, выданные «Бастионом» полгода назад, были очень похожи на подлинные. Он показал их водителю.