Заворошились извилины в голове. До характерного щелчка. Щелкнуло. Девочка глазастая и наблюдательная. Я просил ее вспомнить ВСЕ об этих троих: баба в платочке, пацан с гусями, дедок с коровой... Первые двое – чушь. Осанистый старик... Ну, конечно. Обычное дело для замордованных аборигенов Каратая, доживших до преклонных лет, – офицерская осанка! Уж коль дожил, будь добр сутулиться, ходить с одышкой и палочкой... Я умолял ее вспомнить лицо «старика». Отбросить лохмотья, бороду, парик – все это мастерили на скорую руку. Она закрыла глаза, сказала, что лицо старика стоит у нее перед глазами. Большая родинка на щеке, оттопыренные уши, которые не могли прикрыть даже волосы, торчащие паклями, глаза – ищущие, пристрастные, глубокие...
– Спасибо, Арлине... – Я плохо справлялся со своим голосом. – Ну, что, коллеги? Это Стрижак... Александр Викторович Стрижак, ответственный офицер из отдела «Ч». Не хотелось мне его подозревать... Дьявол! Держу пари – один из недобитых участников заговора. Но что я сделал ему плохого, непонятно... Работаем, господа! Имеется подозрение, что Стрижаку известно про нашу «блат-хату»...
Мысли роились, но картина не выстраивалась. Недобиток? Вероятно. Провернуть диверсию против Благомора по приказу выживших боссов – всегда пожалуйста. Но меня-то за что подставлять? Стрижак – доброжелательный, спокойный, приветливый. В работе не скрещивались, дорогу я ему не переходил. Нормальные ровные отношения. Соберись он меня устранить – какие проблемы? Почему так сложно и опосредованно?
Повторно портачить я не собирался. Бежать бессмысленно – нас найдут по свежим следам автомобильных шин. Мы работали в темпе – кто-то уходил в тыл, другие занимали позиции. Нашествие состоится, я не сомневался. Задержка объяснялась просто. В тюрьме меня не убили. Пока осмотрели тела погибших в ходе бунта, прошло время. Дома захватить не удалось. Как бы быстро ни работал Стрижак, а информацию он получает не от Господа Бога. Пока сообразил, куда мы направляемся, обрел информацию об отсутствии людей из моей группы, сопоставил факты, приложил сюда «блат-хату» на Оюше, доложил формальным властям...
Я догадывался, что роты автоматчиков не будет. В противном случае мы растворились бы в лесу и всплыли бы в совершенно ином измерении (к сожалению, не параллельном). Топоркова я отправил с глаз долой – охранять женщин и Степана, впиться в них клещами и никуда не отпускать. Парень пытался возражать, ссылаясь на свою «крутизну». Нервничал, бледнел, кусал губы. Молодость в данном случае была отягчающим обстоятельством. Я прикрикнул на парня, напомнил, кто здесь старший.
Подержанный микроавтобус «Мицубиси», оснащенный мощной вездеходной резиной, остановился в ста метрах от Данилкиного омута, лаконично информировал по коммуникатору Корович. Восемь рыл, в том числе два офицера. Вооружены «кипарисами» и помповыми ружьями «Моссберг-500». Элита Благоморова воинства. Спецназ, аналог «краповых беретов». Обучены, тренированы, каждый стоит взвода. Командует группой Крупинин Юрий Власович. Крупинина я знал.
– Крадутся в колонне по одному... – возбужденно шептал Корович. – Иду за ними девятым. Будем через пару минут...
Обезвреживать противника предстояло «в комплексе» – чтобы не гоняться по лесу за каждым. Мы лежали на ключевых позициях, замаскированные ветками и листвой, и ждали. Выдержка – половина успеха. Они подкрадывались к землянке с трех сторон. Перебегали, подавали сигналы ползущим сзади. А в землянке преувеличенно громко хохотал Шафранов – отдувался там один за всех. Нес какую-то чушь, смеялся, менял интонации, гремел ржавым чугунком, в котором мы кипятили воду. Начал громко рассказывать анекдот с окладистой бородой, чем и был, вероятно, вызван смех единственного «слушателя». Подвоха бойцы не чувствовали. Легкая вибрация коммуникатора сообщила, что Корович уже здесь и готов поддержать товарищей. Люди в камуфляже подползали к землянке. Замыкали офицеры. Сердце екнуло – в последнем я узнал Стрижака. Просто праздник! На ловца и зверь... Он не командовал, просто присутствовал – как присутствуют посторонние учителя на открытых уроках. Командовал Крупинин – бывший командир воркутинского ОМОНа. Временами я ему завидовал – человек, начисто лишенный любопытства. Он поднял руку – готовность. Боец в авангарде начал приподниматься...
Хлопок – и в метре от входа в землянку расцвел цветок: это Шафранов выбросил гранату. Парень рисковал – могло и завалить. Впрочем, граната была слабенькая, осколочная противопехотная «РГД-5». Дальность разлета осколков значительно меньше дальности броска. Землянка устояла, обвалилась пара кругляков, не отвечающих за устойчивость конструкции. Боец повалился обратно. Офицеры попятились, но и у них за спинами на безопасном удалении рванула граната. Стрижак и Крупинин дружно зарылись в землю. Бойцы катались по траве, кто-то бросился бежать. Вспышка слева, вспышка справа... Вполне достаточно для паники.
– Вы окружены, мужики! – крикнул я. – Ногами к взрыву, и лежим, не шевелимся! Сами сдадитесь или повоюем?
Самый отчаянный вскинул «моссберг», собираясь выпалить на крик. Шафранов выстрелил из землянки. Ружье запрыгало, боец схватился за обожженную руку. Стрижак кинулся прочь – пули из «стечкина» вспахали землю, офицер повалился, закрыл голову руками. Командир спецназа бросился вправо – взрыв! Осколок порвал предплечье, он с воплем рухнул в траву, схватился за пострадавшую конечность. Не летально. Двое на левом фланге предприняли попытку – попытка провалилась.
– Мужики, не испытывайте терпение! – крикнул я. – Убивать не хотим, все мы публика подневольная! Оружие в кучу, руки за спину – и лежим, размеренно дышим!
Они ворчали, чертыхались, но умирать в этот день (как и в любой другой) не хотели. Отбрасывали оружие, укладывались на животы, грызли землю. Хижняк и Корович ходили по поляне, вязали им руки, собирали оружие, боеприпасы, а мы с Шафрановым держали вояк на прицеле. Я вооружился элегантным помповым «Моссбергом 500-А» с 20-дюймовым стволом и пистолетной рукояткой вместо приклада, набил карманы патронами и с ехидной улыбочкой отправился к Стрижаку, который корчился в траве и смотрел на меня без всякого дружелюбия.
– Доброе утро, Александр Витальевич, – поздоровался я.
– Виделись, – буркнул Стрижак. Он хотел добавить что-то матерное, но сдержался, отвернулся. Этого субъекта я сам собирался «стреножить». Щелкнул пальцами Коровичу, он бросил мне обрывок веревки.
Из леса медленным зигзагом выбирались «штатские» – испуганная Арлине висела на руке у бледного Топоркова, топталась Анюта, не зная, куда пристроить руки, деловито семенил Степан.
– На живот, Александр Витальевич, если не трудно, – попросил я. Стрижак, скрипя зубами, вроде бы начал переворачиваться... и вдруг тугая пружина выгнула его дугой – подлетел, и носок сапога вонзился в мой больной желудок. В глазах потемнело от такого «несварения». Первая же мысль: эх, на семь сантиметров бы ниже... Удачный он выбрал момент: все при деле, а у Топоркова на плече столько тяжести, не разгуляешься... Я упал, но ружье не выпустил. А Стрижак уже уносился в лес, петляя как заяц. Я побежал за ним, пересиливая боль. Вскинул ружье, грохот на весь лес, отдача чуть без зубов не оставила. Стрижак нырнул за бугорок, подпрыгнул, помчался дальше, виляя между деревьями. А я уже летел за ним – след в след.