– Стоять, – сказал Туманов. – Туалет закрыт, товарищ, санитарная зона, – достал корки и воздел под растерянные очи. Толстяк встал.
– Госбезопасность, – рявкнул Туманов. – Стой смирно, дядя, и в тамбур – никого. Ты часовой. Заглянешь – расстреляю. Понял?
– П-понял… – просипел толстый, обнимая мотню, как супругу родную.
– Только не обделайся, ты же солидный мэн, дядя. – Туманов протиснул руку в свое купе, снял с вешалки куртку и бодро зашагал по коридору.
Проводник, скрючившись вопросительным знаком, сидел в своей клетушке и вяло корябал ручкой в «вахтенном» журнале. На шум поднял голову.
– А-а… Вспомнил. А нету-ти. Выпили.
– Не выпили, а выпил. Ключ дай на минутку, – Туманов протянул руку. – Щас отдам.
Парень машинально полез в карман. Достал связку и запоздало опомнился:
– А зачем?
– Надо. Не дрейфь, верну, – Туманов не стал развивать тему, вырвал у парня связку и зашагал обратно. Вагон оживал.
– Вот так и стой, – буркнул, проходя мимо толстяка. – И не дай тебе боже кого проворонить.
Драник по жизни был живчиком. Давился блевотиной, хрустел разбитой челюстью, но с похвальным тщанием пытался приподняться.
– А это мы тебе поправим, – Туманов присел на корточки и дважды ударил в зубы – от всей души, – доламывая ненавистную акулью челюсть. – Отгулялся ты, урка неугомонная…
Отомкнув трехгранником дверь, выглянул на улицу. Поезд шел не спеша, вразвалку, постукивая на стыках. Габаритом горловины, в которой теснились и переплетались пути, служил бетонный полутоннель высотой метра в полтора. За насыпью, на фоне еще темного в предрассветной мгле неба, выделялись высотные дома.
Москва. Как тошно в этом звуке…
Отодвинув Драника, он распахнул дверь во всю ширь, а затем, наклонившись, протащил его по полу и ногой спихнул за борт. И даже не посмотрел вниз: куда там подевался этот кляузник-сосед. То целиком дело Драника. Крест на нем – оприходован.
Завизжали тормозные колодки. Поезд дернулся и поплелся еще медленнее. Горловина расширялась. Появились запасные пути, ответвления, забитые пустыми вагонами. Поплыли лунные огоньки семафоров. Навстречу, свистя и кашляя, промчался маневровый. Опасно. Ничто не мешает глазастому машинисту рассмотреть человеческое тело в междупутье.
До станции оставались минуты. Поезд тащился сонной черепахой. Туманов положил на пол ключ. Освободил утопленный в стену затвор, откинул рифленую крышку, закрывающую лестницу, и спиной вперед стал спускаться. До балласта порядка полуметра – он прыгнул, стараясь приземлиться на полусогнутые. Староватый стал, не сбалансировал – упал криво, завалившись на бок. Матерясь сквозь зубы, вскочил на ноги и бросился с глаз долой – в кусты за стрелочным переводом…
До конца комендантского часа оставалось двадцать четыре минуты.
И опять я сидела, с головой уйдя в монитор. Без аллегорий – моя голова, объемная и почти живая, торчала из экрана и нагло улыбалась! Тридцать семь лет – гласила красная пимпочка в правом углу. Такое ощущение, что я смотрюсь в зеркало. Ну ничего себе. Ну хорошо, тридцать семь… А если, скажем, тридцать шесть? Я робко нажала клавишу (page up). Изображение, совершив слабое колебание, как бы вздрогнуло, перекосилось на пару секунд и устаканилось. Сгладилось и… осталось без изменений. Вот это да. С экрана смотрела Дина Александровна Красилина годичной давности. Очень приятно. Нет, правда. Тот же носик, те же скулы с ямочками, глазки, утонувшие в мелких морщинках. Принято, едем дальше. Я ткнула в клавишу трижды. Морщинки разгладились, физиономия сделалась более человечной и, вне всяких сомнений, помолодела. Еще тысячу дней долой. Красота. Вот она – Дина Александровна, разменявшая четвертый десяток. Абрис лица – без изменений, но в глазах добавляется яркости, щечки ползут вширь, а губы как бы припухают. Целовалась много. Прекрасный возраст. Уже не девочка, но еще не матрона. Несколько минут я с грустью смотрела на экран, потом продолжила «обратную перемотку». Лицо катастрофически молодело. На цифре «23» я задержалась. С дисплея улыбалась откровенная дурочка с телячьим взором и ярко выраженной девчачьей луноликостью. Откуда в этой голове мозги, правильно? Потому и не странно, что в этом году я вышла замуж за Ветрова. Так и надо. Вот и будешь бао-бабой тыщу лет (пока помрешь). Ниже восемнадцати я не пошла. Ну ее. Эти пухлые щечки, неваляшки, новогодние платьишки-конфетки… Я же взрослая баба (если не хуже). Я стянула с подоконника бутылку виски, отпила из горлышка для храбрости, а потом надавила соседнюю клавишу и стала с ужасом наблюдать, как полетели годы в обратном направлении. Тем же образом нажимаешь клавишу пишущей машинки, машинка думает секунду-другую, а потом пулеметной очередью пропечатывает одну букву. По идее, смешно: за жалкие десять секунд моя физиономия прошла весь жизненный путь: от пухленькой дурочки до дряхлой высушенной воблы девяносто девяти лет от роду – меняясь стремительно и в целом похоже. На цифре «99» игра закончилась. Из мира виртуальности в мир ощущений взирала костлявая руина и зачем-то улыбалась. Мраки, мраки…
Фирма гарантировала восемьдесят процентов похожести. Новейшая игрушка – разработка компании «Сфинкс Диджитал» – произвела фурор в мире, принеся какому-то «сфинксу» невероятные прибыли. Первый тираж ушел влет. Последующие – за ним. Почему-то всем вдруг срочно захотелось узреть свой лик в отдаленном будущем (зачем?). Лично я не верила в подобные чудеса. Хотя идея, конечно, интересная. Как уверял разработчик, над производством игрушки долбились не только программисты, но и работники самых разнообразнейших сфер – от сложной психологии до банальной медицины. Условия игры довольно просты: через сканер пропускается фото потребителя (нынешнее) и для вящего правдоподобия – картинка нежного возраста (чем нежнее, тем лучше). Вводится группа крови, габаритные размеры, список перенесенных заболеваний и врожденных пороков, гормональный код, произносится «крибле-крабле-бумс» (можно и не произносить, но так смешнее) – и вперед, любопытная Варвара…
Не знаю. Не верю я в такие новации. Давеча ввела в компьютер фото Антошки и чуть не окочурилась от страха. На цифре «27» (где легли Байрон и Рембо) на меня смотрел и ехидно улыбался вылитый Ветров (!) с оттопыренными ушами и разрезом глаз Алена Делона! Как пережила это мгновение – лучше не спрашивать… Нет, не верю я в такие новации.
Рука опять потянулась к бутылке. Надо же – никогда не пила виски, а тут вдруг приспособилась. Это все Андрей Васильевич – алкоголик старый. Он только и делает, что пьет. Я отвинтила пробку, в три приема втянула остатки и запнула бутылку под стол. Голова поплыла. Холосо-о… Я нажала «обратную» клавишу, достучалась до цифры «40», подперла подбородок кулачком и печально уставилась на суховатую тетку с невыразительными гляделками, которая мне ровным счетом никого не напоминала. Рацион тетки определенно страдал нехваткой витаминов. Бедненькая. Ик…
Хлопнула дверь в избу. Я вздрогнула, потом сообразила и залилась пьяненьким смешком. На порог ввалился Андрей Васильевич – вылитый бомжарик с теплотрассы.