– Красоти-ища… – прокомментировал Суховей. – Аж уходить не хочется…
За милю до места выключили маячок. С Рублевки съехали бесшумно, словно нырнули. Микроавтобус мягко пружинил на рессорах: тряска почти не ощущалась. В кустах, неподалеку от поселка, остановились и потушили все огни. Туманов поднес часы к глазам.
– Два сорок девять. Идем с опережением.
– Покурим? – предложил Суховей.
Зашуршала пачка, пошла по рукам. Туманов выудил сразу две – одной не накуришься. Несколько минут молчали, высасывая никотин.
– Водки бы, – вздохнул Багурин.
– И пару баб, – нервно гоготнул Суховей.
Багурин послюнявил окурок и выбросил в окно.
– Не-е, мужики, баб не надо. Воротит меня от баб.
– Закончим дело, срубаем бутылочку, – запоздало включился Туманов. – А то и не одну. Идут они все… Честное слово, мужики, здесь же, на развилке у Черепково, и срубаем…
– После смерти Нинки не могу смотреть на баб, – уныло бубнил свое Багурин. – Вот иду я по улице, вижу – навстречу баба, ничего такая, симпотная… А подходит ближе… и ну все, мужики. Нинка. Натуральная. Словно на бабу изображение с фото накладывается. И хана мне. Тошнит, иду дальше. Не могу я на них смотреть…
– Экая драматургия, – проворчал Суховей. – Жена, что ли?
– Жена. Она у меня «подснежник»… В позапрошлом году, в ноябре, ушла на работу и не вернулась. Я подключил все курганские отделения, прочесали город, окраины, все подворотни, злачники… И никакого результата. А в марте начало таять, и что вы думаете?.. Нашлась. На задворках трамвайного депо, среди гаражей. Всю зиму пролежала. Я ее, милую, первым делом, понятно, на вскрытие, вне очереди – а у нас очереди, мужики, о-го-го… Ну и заключение – как ожидалось. Изнасилована, убита пулей в голову. Применили «стечкин». А у нас в Кургане «стечкиными» в ту пору вооружали патрульных копов. Поголовно… Не знаю, мужики, может, и совпало. Оружия всякого по Руси бродит…
– А мои в бакалею тогда пошли. Талоны отоварить, – посмурнел Суховей. – Бакалея рядышком, под домом. Ни хрена они не отоварили. Налетел какой-то кретин в «балаклаве» и давай поливать из «зэкашки», как из лейки. Двух продавщиц положил, Зинаиду мою и Светку – младшенькую… Его потом взяли, судили, аж семь лет дали. Оказалось – придурок из «Молодежного совета национального возрождения», была такая комсомолия… Выразил свой протест по поводу… э-э, сейчас вспомню… Да – слишком медленной депортации «кровососов» из России и заигрывания властей с ихними организациями. Дело Иосифа Минкиса против правительства РФ. Помните такую фишку? Урод, б… С тех пор, мужики, я и заделался сволочью. А был ведь мент как мент…
Туманов закурил вторую сигарету. Обстановка любезно приглашала к откровению, но ему совершенно нечем было похвастаться.
– Ни жены, ни детей. И никогда не было, – он поморщился – до того глупо прозвучало. – А теперь вот ни работы, ни дома. Из всей родни сестра в Самаре да племяш – сынок ейный. Ах, да, – вспомнил он. – Племяш как-то пострадал от этих… орденоносцев. Чуть башню парню не своротило. Но то дело давнее, еще до «аракчеевщины». Оклемался, работает где-то на бетонном заводе. Правда, психованный немного стал…
– Что, и бабы нет? – хмуро поинтересовался Багурин.
– У него?
– У тебя.
– Нет… – он замешкался, словно сказал какую-то неправду. – Была когда-то. Улетела навсегда.
– На небо? – посочувствовал Суховей.
– В Прагу.
– Счастли-ивая… Балдеет там, поди. А я вот, мужики, тоже в восемьдесят пятом по путевке ездил в Братиславу, впечатлений, конечно…
– Достаточно, – Туманов хлопнул по рулю. – Поболтали. Работать будем или как?
Эх, чавалэ… Пошли при всех регалиях. У каждого по две пушки, по гранате, на грудях бронники из тончайшего кевлара, в головах – дурь идейная. К коттеджу последнего людоеда подходили с трех сторон, по науке. Предстояло попотеть. Потому и выбрали этот особняк последним, что в случае чрезвычайки можно и побуянить. Это раньше соблюдался молчок, а теперь все мертвы, шуми ради бога, кто не дает? Задание выполнено, товарищи подпольщики, обойдемся без апологий, а будем ли жить – то дело наше, семейное…
В коттедже обитала важная персона. Настолько важная, что просто дух захватывало. Во все тонкости столичных интриг Колдунов сотоварищи исполнителей не посвящали, но ясно дали понять – на Рублевке проживает дерьмо первостатейное, и его ликвидация – дело архизначимое. И вообще, мол, от Курил до Бреста нет такого места, где бы так невыносимо воняло.
Охранника на воротах Суховей уломал ножом, второго, на крылечке, сбил пулей. После чего обстучал карманы и выудил ключики. Еще один, дубовых величин секьюрити, обходящий периметр, вынырнул из-за угла, едва не запоров всю песню. Но с неприятностями боролись по мере поступления: появившись у охранника за спиной, Туманов принял меры, и дуб дал дуба в одночасье. Соединились в районе крыльца. Багурин запнулся о слившееся с мраком тело с пулей в башке.
– О, блин…
– Свинью подложили, – охотно объяснил Суховей и истеричными очередями захихикал.
Воспользовавшись ключами, перебрались в дом. Растеклись по стеночкам. Из загодя собранной информации явствовало, что у местного воротилы одновременно наличествуют до пяти лбов, умеющих держать пистолет, и если троих убрали на улице, то парочка в доме наверняка найдется.
– Где это чудо-юдо? – отлипая от стеночки, прошептал Багурин.
– Наверх… – бросил Туманов.
Поторопились! Слишком рано ступили на лестницу. Почему не догадались взять прибор ночного видения? Не видать же ни зги… Наверху, у основания лестницы что-то шаркнуло. Вроде как ботинок по полу. Застыли… Будь у них хотя бы автомат, шмальнули бы веером, и вся проблема. А из пистолета да по черной кошке, которая то ли есть, то ли нет…
Тень метнулась, встряхнув застоялый воздух, – вот она, кошка! Шарахнули одновременно, из всех стволов. Тремя шлепками по детской заднице.
– Ох… – утробно вымолвила «кошка» и осела.
– Бинго, – прокомментировал Суховей. – В лобешник.
Второго проворонили. Он выскочил на галерею откуда-то из недр второго этажа и сразу стал стрелять! Дом загудел от грохота… Туманов присел. Кто-то позади захрипел, оступился и покатился по лестнице.
– Е… свет! – рявкнул Багурин. – Суховея продырявили!
Туманов выстрелил наобум. Багурин включил фонарь – сноп света ринулся на галерею.
Есть! Заметалась ослепленная фигура. Вот она – метров двенадцать. Туманов ударил навскидку, не целясь. Знал, что попадет. Охранник вскричал. Схватился за живот и подался вперед, навалившись на перила. Как полз на пол, уже не смотрели, потому что как раз за фронтальными пилястрами в свете фонаря объявился еще некто. Человек вырвался из черного проема и затормозил. Неуклюже развернувшись, побежал назад, разметая халат, надетый на голое тело.