Серая масса прилипла к решеткам, хаотично заколыхалась. Какой-то макроцефал опрокинул жестяной таз, и пахнущая испражнениями жижа потекла в коридор, едва не уделав мои пятки.
«Во угораздило», – думала я, медленно передвигаясь меж двух рядов шелудивых лиц. Они взирали на меня водянистыми, сочащимися гноем глазами, трясли патлами, издавали мычание, похожее на мычание глухонемых. Кто-то высовывал волдыристый язык… Заскорузлая карлица с лишаистым черепом догадалась протянуть через решетку руку и прикоснуться к моему плечу. Что тут началось! Лес рук!.. Теперь каждый считал своим долгом потрогать меня, испытать на ощупь, схватить… Слава богу, они сами, обессиленные, едва стояли на своих костлявых ногах. Я брела, безразличная ко всем водопадам судьбы, а они тянули ко мне свои отростки – длинные, короткие, кривопалые, – собираясь остановить, продлить удовольствие… Беззубые пасти грызли решетки, раздувались драные ноздри… Поразительно, я не испытывала эмоций. «Лекарство», введенное в вену, оказалось натуральным лекарством от страха! Неужто додумались, изобрели? Я все понимала – как божий день, отдавала ясный отчет – но не могла вернуть былые ощущения. Страх не шел. Препарат успешно блокировал участки мозга, отвечающие за пугливость. Раздражал запах, раздражали терзающие меня руки – очевидные источники заразы. Но так же раздражает комар, звенящий над ухом. Не больше!
Я пробилась через заслоны и нырнула в проем, встретивший меня гостеприимной чернотой. Но не успела как следует прислониться к стеночке – дать покой чугунным ногам, как меня спеленали, задрали хламиду. Эксперимент должен продолжаться, господа кролики! Теперь это была «прививка» в район лопатки – довольно болезненный укол. Озноб побежал по спине. Я успела ощутить прежнюю легкость в ногах, но не успела возликовать, как меня развернули и выставили обратно в коридор. Дверь с сердитым лаем захлопнулась – ходют тут всякие…
Плотность вони удвоилась. Я вновь стала собой! Слабеющим созданием с испорченной нервной системой. Они вкололи мне противоядие! Первая же изувеченная длань, простертая к лицу, вызвала во мне бурю эмоций. Я завизжала, забила руками. Но все до единого монстры скопились в этом краю помещения, им всем нужна была я. Свеженькая… Отбиваться можно было вечно. Я повернулась, замолотила в дверь.
– Откройте, я вас умоляю, откройте!..
Но они уже тянули – за волосы, за одежду. Кто-то долгорукий умудрился вцепиться в нос, перекрыв подачу воздуха. Я вырвалась. Как хватило «сообразиловки» – не пойму, очевидно, ноги за меня решили: я пригнулась и на четвереньках пропрыгала под частоколом шевелящихся рук. Уродцы не успели опомниться – чересчур заторможены. Я вырвалась на оперативный простор. Впереди замерцала дверь со стальной обшивкой, с нее я и начала свои метания. Я побежала к ней, но какой-то ихтиозный урод коварно просунул сквозь решетку ногу – я споткнулась, но бог милостив – упала на обе руки, взметнулась, бросилась дальше.
Сколько времени нужно монстрам добрести с одного края ада на другой? Полминуты? Я подлетела к двери, стала ее пинать. Сил кричать уже не было. Сердце работало на износ, потрясение буквально сводило с ума…
– Откройте же, откройте… – шептала я. – Христом богом умоляю, откройте…
Они открыли, благодетели, но случилось это не сразу. И не вдруг. А лишь после того, как, отчаявшись обрести избавление, трясясь от рыданий, я сползла по дверочке на пол… После того, как меня чуть не разорвали на талисманы подоспевшие монстры… После того, как, удалясь от мира, я провалилась в вонючий колодец и все падала, падала…
Тогда и открыли. Долго куда-то несли, везли, уложили, накрыли хламидой. Стали читать эпитафию…
– Только не говорите мне, что она еще жива, – проворчал мужской голос.
– Да как скажете, не буду, – вступил ироничный – Оксаны Францевны. – Хотя, между нами говоря, Алексей Витальевич, хотите вы того или нет, но эта пигалица переживет нас всех. Вы подождите, она очнется и будет нас с вами лягать…
– Хм… Вы собрались продолжить?
– Не уверена, Алексей Витальевич. Это уже становится опасным. Пожалуй, хватит… Эй, гайдук! – Женщина хлопнула в ладоши. – Уберите. В душ. Да живее. До восьми тридцати я ее и видеть не хочу, пусть спит. В восемь тридцать доставить в пятый блок.
Туманов П.И.
– Значит, Павел. Паша. Па-ашенька, – протянула рыжая, откровенно издеваясь. – Тебе удобно?
Туманов покосился на фиксаторы – кожаные ремни проходили сквозь подлокотники, плотно обхватывая предплечья. Еще один – вокруг туловища, прижимая к спинке. Еще два, на ногах, не видны – но давят качественно. Процедил:
– Не особенно.
– Ничего, привыкнешь. Все привыкают, – рыжая подняла шприц, заполненный розоватой жидкостью, встряхнула, положила на стол. – Препарат А-7, не буду забивать тебе голову латынью, все равно не запомнишь. Но очень некрасивая болезнь. Один укольчик – и ты расскажешь все, что знаешь, например как путался в штанах, впервые взбираясь на бабу. Хочешь?
– Тебя? – уточнил Туманов. – Нет. Не хочу. Страшно представить.
– Люблю работать с мужиками, – улыбнулась рыжая. – Приятно смотреть, как быстро с вас слетает самоуверенность и это, как его… все забываю… а, вспомнила – мужество, – она снова вооружилась шприцем.
– Все лесбиянки так говорят. Не любят они мужиков. Боятся, наверное, – вздохнул Туманов. Если рыжая дрянь не врала, он выложит и про дневник, оставшийся дома, и про срочную службу, и про Лешку. Живым не выпустят. И побегать не дадут. Поиграем…
Кажется, доигрался. Рыжая обиделась.
– Ну вот, болтаешь что попало, – подошла, окинула взглядом, не спеша размахнулась и влепила смачную оплеуху. Голова дернулась, в глазах расцвела сирень. Терять, похоже, было нечего.
Туманов продолжил:
– Все вы такие. Один раз плохо обслужить, значит, нормальный секс уже не катит. А ты бы попросила парня зубы почистить, душ принять, не материться без нужды, глядишь, и…
Рыжая досадливо всплеснула руками. Мол, я с ним как с братом, а он… Снова, размахнувшись, хлестнула. Туманову ни к чему было сотрясение, он слегка отклонил голову. Рыжая не заметила. Но затрещина скользом оказалась ничем не лучше полноценной. Скула вспыхнула.
– Впрочем, передумал. Давай, – просипел он, борясь с жуткой резью. Такое ощущение, будто шашкой полоснули. – Раздевайся. Покажу я тебе, как это делается, – добрее будешь. Но только ты уж меня это… развяжи, пожалуйста.
Рыжая разнервничалась – заметно. В принципе, она не была буйной, но, видно, Туманову как-то удалось наступить на нелюбимую мозоль.
– На секс потянуло, мальчик? – Она натянуто улыбнулась. – Будет тебе секс. Обещаю. Сколько влезет, – подошла к столу, что-то нажала, за стеной раздался немелодичный трезвон. Вошедшему охраннику бросила:
– Этого – в пятнадцатую. Пусть веселится.
Шприц с розовой жидкостью остался на столе.
Тусклая лампочка под потолком освещала двухъярусные нары и четыре хари, не отягощенные интеллектом. Смотрели ласково, как дедушки на внучонка.