– Входи, гостек, – осунувшийся малый, по дерганому виду либо наркоман, либо большой поддавала, запросто подмигнул.
– И автомат опусти, не забирает, – не отрываясь от похлебки, проворчал второй – лысоголовый, одетый в жилетку на голое тело, с породистым лицом и сбитыми плечами (Туманов с ходу окрестил его «сбитнем»).
Мужиковатая молодица лет тридцати вульгарно ощупывала Туманова черными глазками. Девица явно на любителя. И прикид не от Шеррер. И молчит, словно на «омерту» подписалась. А поддавала между тем заметил стоявшую в проходе Дину и невероятно удивился:
– Ваиньки?.. Голуба! Заходи, заходи, ну чего ты там маешься, как неродная?
– Прекрати, – негромко, но отчетливо произнесла молодица. Поддавала вздрогнул, вроде бы даже втянул голову в плечи. После минутных раздумий, отражающихся на физиономии, отложил ложку и потянулся к бутыли. На тыльной стороне ладони обозначилась татуировка: жирный крест и четыре точки – по одной в каждой четверти креста. В блатном мире сия примета – четыре года отсидки. От звонка до звонка.
«Угораздило», – расстроился Туманов.
– Садитесь, гости дорогие, – деловито пробасил «сбитень» и ткнул увесистым перстом в незанятый край стола, – царских яств не обещаем, вискарей, извиняйте, тоже, но горбушка со щецами найдется.
– Лавочку придвигайте, – оскалился дерганый.
– А ну, Тамарка, подсуетись, – «сбитень» строго глянул на молодицу. С этим фраером деваха, похоже, не собачилась – послушно снялась и убралась в кухоньку, где сразу принялась греметь кастрюлями.
– Пристанища просят люди, – нараспев промурлыкал первый, – женщина у их больная. Не откажем, мужики? Потеснимся?
– Не откажем, – «сбитень» твердо кивнул бритой головой.
– Милости просим, – осклабился «поддавала».
Беспокойство не унималось. Веселье в компании с урками – занятие не привлекательное, тем более когда вынужден контролировать не только каждое движение, но и Динку, медленно ввергающуюся в коллапс. За ней требовалось неустанное наблюдение. Женщина держалась из последних сил – есть отказывалась, присела на лавочку и, зажав автомат между коленями, стала глядеть на Туманова влажными глазами. То краснела, то бледнела.
– Иди, мужик, пожуем и отбуксуем твою зазнобу в голубятню, пускай отлеживается, – приговаривал бородатый, степенно помешивая ложкой в миске с варевом. – А то смотри, коль девка твоя и вправду хренова, можем и сейчас. Уж больно видок у нее так себе. А, услада, ты как прилечь?
– Я подожду, – прошептала Дина, – вы кушайте, кушайте…
– Крепкая баба, молодца, – рассудительно заметил «сбитень», разливая по ржавым кружкам остатки самогонки. – Ну давайте, братва, поехали. Будемте здоровы.
Самогон был слабоват – не крепче винного напитка. И сивушными маслами перепичкан. Но, впрочем, щи, на которые Туманов набросился после первой, прогоняя вставшую в горле тошноту, удались на славу – наваристы, ароматны. Он выхлебал миску и не моргнул.
– Путный мужик, – с хитринкой заметила деваха, закуривая новую сигарету. – Ну-ка, давай котелок, еще налью. Любим мы таких, которые и пожрать, и выпить… Ты и поработать, наверное, не промах, ась, мужик?
– И пострелять, – хмыкнул «сбитень».
Туманов не ответил. Он и помолчать был не промах.
– А ну-кся, Васька, сгоняй до реактора, проведай, как он там фазотронит? – распорядился бородатый.
– Гы-гы, – «поддавала» придурковато оскалил прыщавый рот. Полудюжины передних зубов у него не хватало, остальные напрочь съела гниль (где-то на «зонах» родина щедро наградила парня цингой). Не сказав вразумительного слова, он резво подскочил и шмыгнул в пристройку, откуда быстро донесся стук отодвигаемой крышки подпола.
– Реактор? – удивился Туманов.
– Самогонный, – буркнул «сбитень».
– Ну ты необразо-ованный… – протянула деваха, являясь из кухни с новой миской похлебки. – Давай, топчи. Тебя как звать-то, тьма некультурная?
– Да-да, сообщи, мил-человек, свои реквизиты, – пропел бородач.
– Деньжат в банках не храним, – подыграл Туманов. – Мы народ несложный… Савелий Влюбченко, – как бы представился он. – А это Натаха, законная жена.
Взоры присутствующих обернулись к Дине, которая, отдохнув, вроде стала оживать. Бородач хлопнул в ладоши.
– Тамарка, еще миску! Гулять так гулять!
Сгибаясь под тяжестью бутыли с мутноватым содержимым, появился «поддавала».
– А это Васька Зарубин, – представил бородач, – Василий, едри его, Блаженный.
Разлили по новой. Бородача, как выяснилось, звали Петр Леонидович Жерех, деваху-бандитку – Тамарка Карпищева, а угрюмый «сбитень» был отрекомендован как Прошка Есаулов – хахаль ейный.
Туманову плеснули больше всех.
– Не многовато? – засомневался он.
– Не боись, парень, жри, – мрачно хохотнул Есаулов.
Жерех поддержал:
– Мы ж не япошки – потреблять саке фарфоровыми мерзавчиками, предварительно доведенное до комнатной температуры… Фу, блядство какое… У нас, паря, своя закваска. Давай, не жмись, хлестани. Перепьешь – мы тебя наверх откантуем – с женщиной твоей там и заночуете. А Васька Блаженный не барин – в сенцах переспит. Верно, Васька?
– Гы-гы, – дурковато выразил согласие Блаженный, – нам, татарам, без разницы, Петр Леонидович.
Один из неприятных аспектов текущего действия заключался в том, что физиономия Жереха была Туманову знакома. После второй кружки это понимание самым недобрым образом усилилось. Но не голос. Столь напевные словеса до сего дня он слышал только в исполнении не слишком одаренных актеров. Знакомым было лицо. Сними с него бороду и омолоди лет на десяток, он бы вспомнил. А так не шло. Внимание рассеивалось, да еще эта сбивающая с панталыку борода, делающая контуры лица лишенными законченности и меняющая человека кардинально. Что-то из ретро. Из изредка всплывающего в памяти бытия оперуполномоченного Железнодорожного РОВД, когда он был легален и ловил преступников.
– А вы кем будете, мужики? – спросил Туманов, заедая пойло перепревшим в подвале огурцом.
– А ты не бери в голову, земляк, – посоветовал Жерех. – Рыбаки мы. В Тогол рыбку сплавляем. Живем в Запьяново, а тута у нас фазенда. Не шибко благоустроенная, сам видишь, но свыклись. Тут река под боком, может, заметил? Таймень охреневает просто… На протянутую руку бросается. Сардон, кондевка – кишмя кишат, а их не ловит никто – в падлу – выбрасывают. А к августу и вовсе хохмарь начинается: тогунок – рыбешка такая меленькая – выходит из Енисея и вдоль бережка плывет в верховья – рожает она там. На хрена? – не ведает никто. Свихнутый, наверное. Его тралом можно брать, и тоннами, тоннами… – белесые глазки Жереха зажглись азартным блеском. – А рыбка в своем роде уникум. Из воды достаешь, сразу в соль – через три минуты за хвост рожей вверх поднимаешь: не падает – считай, готово. Жри на здоровье… Быстрое питание. А вкус – о… Куда там крабам с лангустами…