Сигарета кончилась. Делать нечего. Он обернулся и просунул голову в салон. Дух перегара витал смертельный. Потрудились. Все вповалку. Не салон, а комната смеха. Русаков с голым пузом лежал на чужой брюнетке и заливисто храпел. Еще двое, обнимая лоснящиеся от мазута бушлаты, тоже спали. Бодрствовала одна блондинка (если состояние клинической прострации можно назвать бодрствованием). Она сидела в углу на груде тряпья, покатывала пустой штоф «смирновки» и взирала на Туманова взглядом болотной жабы. То есть неприятным.
– Хай, Долли! – поздоровался Туманов. – Я шофер. Чего печалимся?
– А я Надя, – прошептала блондинка. – Иди ко мне… Щелкунчика хочу…
– Не могу, Надя, – Туманов соорудил гримасу большой жалости. – На службе нам нельзя. Приходи после службы. Тут, знаешь, Надежда, ситуация какая-то неправильная. Перед нами две дороги: одна чуть влево, другая чуть вправо. Нам, извини, куда?
– Мужик, ты задолбал, – недолго думая, сообщила блондинка и громко икнула. – Вот видишь, правильно. Ты пораскинь головой. База, она где?
– Где? – не понял Туманов.
– Там, – блондинка показала пальцем вниз, – Северо-восточнее Столбового. А мы ехали куда?
– Куда?
– На се-е-евер. Так обьясни мне, дурашка, какого рожна нам ехать налево, если надо ехать направо – туда, где северо-восток?
Туманов молчал, пораженный простотой и доступностью женской логики.
– Ну, в принципе… – он почесал затылок.
– Так иди же к своей колбаске, – блондинка, позабыв про прострацию, широко распахнула объятия, приглашая в гости.
– Не-е, – он всеотрицающе покачал головой. – Не могу, извини. Я не архангел Гавриил, но себя уважаю.
Непонятно – как люди умудрялись ездить по этой дороге! Словно нарочно – то яма, то канава… Сомнительный какой-то лес. То крутые подъемы, чередующиеся обвальными спусками, то всевозможные преграды – камни, осыпи, корневища. И лес густой без единого просвета – на всем пути. Отвлечься от дороги невозможно, слишком много таится в ней сюрпризов. Поэтому, когда мелькнул просвет и пугающей бездной вынырнуло глубокое ущелье, будто мхом покрытое лесом, ему даже не представилась возможность осмотреться. Мельком глянул на часы – 13.31, и опять на дорогу. Резкий спуск и въезд на шаткий мост, устланный бревнами. Вцепившись в руль, он держал трясущуюся машину, видя перед собой лишь неровный накат, медленно исчезающий под колесами. Тут станешь дерганым. Градус влево, градус вправо – и привет… Только перевалив на ту сторону, он отдышался. Поднялся на открытую террасу посреди склона, осмотрелся и с чувством глубокой радости обнаружил теремок, утопленный в глубину террасы. Прибыли.
Он остановился на площадке перед домом и собрался растолкать Алису. Но девчонка уже не спала. Разбуженная тряской, она позевывала и протирала глазенки.
– Вообще-то мы ехали на озеро, – пробормотала она и стала озирать лесистый склон на другой стороне. Туманов проследил за ее взглядом и – удивительно! – не смог обнаружить расщелину за мостом, из которой он только что вынырнул. Все приподнятости и овраги за обилием сочной зелени сливались в одно целое. Создавался убедительный обман – иллюзия сплошного, стремительно падающего в обрыв склона.
Черт возьми, это было красиво.
– Не беда, Алиса. Побродишь по округе, будет тебе и озеро, и страна чудес. И миллион удивительных загадок и открытий. Эй! – Он забарабанил в металлическую перегородку: – Застава, в ружье!
Кто-то закряхтел, загремела пустая бутылка. Исполненный страданий матерок забился в четырех стенах.
– Туманов, я не хочу, – девочка умоляюще закатила глазки. – Зачем ты меня сюда привез? Увези меня обратно, Туманов…
– Вот черт, – сказал он. – Слушай, Алиса, твой пращур тебя что, лупит?
В глазенках заблестели слезы.
– Нет, Туманов, не лупит. Никогда не лупит. Всё обещает и не соберется. Он меня просто не любит. А вообще он дядька неплохой, его на работе уважают, соседи дурного не скажут… Вот только когда нажрется, становится дурак дураком и слов своих не держит, и орет на меня, как дехканин на ишака…
– Когда я пьян, а пьян всегда я… – задумчиво протянул Туманов. – Ничем не могу помочь твоему горю, дочка. Извини. Для киднеппинга я староват.
– Ты – староват? – Алиса скорчила уморительную мордашку.
Он рассмеялся.
– Выйду из тюрьмы совсем горбатенький. Ну все, прощай, Алиса.
«Уазик» уже содрогался. Горе-туристы выбирались из салона. Мужики матерились, бабы нервно хихикали.
– А Ленка говорила, тут озеро под домом… – донесся писк брюнетки. – И ущелье как бы в стороне, а оно вот, рядом…
– Почему нас не встречают? – стал ругаться болезненно тощий Сынулин.
– А ты что, звезда эстрады, встречать тебя? – похохатывая, сказала блондинка. – Утрись, дорогуша.
Сынулин ответил грубостью. В том плане, что Надежда и сама не ярчайшая звезда в созвездии (что было совершенно правильно). Блондинка не осталась в долгу. Разгорелась полемика.
– Ладно, пойду я… – Алиса вздохнула и выбралась из машины.
– Счастливо тебе.
Оставшись один, Туманов закурил. Стал смотреть в окно. Красота природы, сотворившая из клочка Енисейского кряжа необычайное чудо, завораживала. Освещенные солнцем шапки леса переливались золотом, играли в ярком свете желтого и голубого. Складывалось впечатление, что все елки в лесу – новогодние, а время непростительно дало маху, включив не тот сезон. В Западной Сибири он таких красот не видел. Может, плохо смотрел? Или замечал только то, что таило опасность – вроде болот, оврагов, колючего кустаря?
Что с ним? Внимание стало распыляться. Туманов тряхнул головой, сбрасывая оцепенение. Что-то необычное учуял он в этой тайге. Какое-то новшество, не связанное с красотой. Интересно, какое? В мистификацию потянуло на старости лет? Или реликтовый гоминоид сидит на опушке и сверлит его взглядом, а он его чувствует?
– Эй, шоферня! – прыщавый нос Сынулина возник по правому борту. – Чегой-то тут тихо. Ты уверен, что это «Орлиная сопка»?
Туманов разозлился. Такое впечатление испортил, мерзавец.
– Видишь орла? – Он простер руку в небо, где над ущельем медленно кружила птица. – А сопку видишь? – сместил палец на тридцать градусов вниз. – Так чего возникаешь? Куда диктовали, туда и привез.
Поднял стекло и стал заводить автомобиль. Сынулин со злостью пнул по колесу и отвалил.
Движок бастовал. Туманов яростно работал ключом, пытаясь возродить искру, но посаженный мотор только кашлял и не желал повиноваться. Народ тем временем разбредался. Алиса, волоча ноги, подалась к обрыву; ее отец, пошатываясь от беспробудного пьянства, потащился к дому и принялся долбиться в дубовую дверь.
Двигатель наконец раздраженно затарахтел. Замучил… Махнув Алисе, Туманов развернулся и покатил к мосту. Медленно съехал вниз и взобрался на дребезжащий настил. Но посреди моста над ручейком что-то заставило его остановиться. Опять предчувствие? Или нюх? Такое впечатление, что некто держит его за нервные окончания и занудливо наигрывает: «Остановись, парень, не уезжай, а если уедешь, то хотя бы обернись…»