Накрутив себя если не до белого каления, то до светло-вишневого, я понесся выбивать из начальства доски. Завхоз посочувствовал и отправил на лесосеку. Дойдя туда, я первым делом спас человека, конкретно Всеслава. А именно, не стал на него набрасываться. Хотя растерзать кого-нибудь хотелось. Однако героическим усилием преодолел себя и пожаловался на злодейку судьбу. Он предложил перекурить и подумать. Я, хоть и не курю, согласился.
За несколько минут мы успели познакомиться и проникнуться взаимной симпатией. Как-никак оба лошадники, обоим нравятся молодые индианки, и чисто мясная диета нам в равной степени надоела… В общем, через три четверти часа я уносил на плече полдюжины досок разной толщины, а Всеслав обещал до вечера посредством клиньев и индейцев наколоть с полкуба сороковки.
На верстак я извел практически всю добытую древесину и время до «five o'clock»-а. Результат не то чтобы вполне меня удовлетворял, но был сверху гладким и горизонтальным, и везде прочным. Поварихи (две стройные индианки и англичанка приятной округлости) прибежали с кухни и потребовали себе такой же. Стол из кафешки был неудобен и для готовки, и для еды, по крайней мере, когда поваров трое, а едоков – три десятка. Я клятвенно пообещал вставить их в план на завтрашний день, а если они накормят меня полдником, начать работы уже сегодня. Милые дамы (к сожалению, все они оказались замужем) немедленно притащили котелок с заваренной мелиссой и несколько очищенных корневищ, считавшихся у индейцев лакомством. На вкус они оказались похожи на сильно недозрелый банан, но я изобразил лицом удовольствие и горячо благодарил.
Тут прискакал начальник штаба и довольно грубо спросил, что это мы тут делаем, пока прогрессивная общественность защищает наш покой и валит лес. Я честно, прямо и открыто ответил, что изучаю потребности коллектива в столярных изделиях. Поварихи тут же наперебой заговорили про разделочные доски и посуду. Причем с таким напором, будто мы могли родить требуемые горшки прямо за столом и не делали это исключительно из вредности.
С посудой, кстати, было действительно плохо. Даже после тотальной мобилизации мисок и кружек есть приходилось в две смены. А если бы не разорили камбуз на шхуне – то и в четыре пришлось бы. И вообще у нас стволов больше, чем ложек. В глазах прекрасных фурий отчетливо читалось, что виноват в этом начштаба.
Увы, человеческая натура не может вынести, когда кому-то рядом лучше, чем тебе. Поэтому Александр перевел все стрелки на меня, приказав оказать всемерное содействие и поддержку и обеспечить в предельно сжатые сроки. И отправился решать стратегические проблемы.
Дам мне удалось немного успокоить, на глазах у них сделав три разделочные доски. Без ручек, простые прямоугольники, но с заботливо ошкуренными краями и дырочками для повешения. Откровенно говоря, это были еще полуфабрикаты, требовавшие сушки и пропитки маслом, но женщины остались довольны. Хотя скорее быстротой исполнения их желаний, чем качеством вещи.
А вот про посуду мы поспорили. Тарелки и миски я решительно отмел – они требовали токарного станка. И вообще деревянная посуда – временное решение, до того момента как мы обожжем глиняную. А деревянные ложки без лакировки – негигиенично, а с лакировкой неудобно. В общем, куда ни кинь, везде клин. И тут меня осенило. Поделившись идеей с дамами и получив их согласие, я бросился на лесосеку – необходимы были не просто доски, а тонкие доски и рейки.
Вечером наша команда впервые собралась на ужин в полном составе. Сидеть пока приходилось на траве, но ели мы уже как цивилизованные люди. Палочками.
24 мая 1790 года
Цинни
Ну вот, опять проснулась задолго до рассвета и точно не смогу снова уснуть. Проверено. Редкая ночь выдается, когда мое сознание не показывает мне этот сон, один и тот же, даже подробности не меняются, и прерывается он всегда на одном и том же месте. И начинается каждый раз одинаково: я вижу свою комнату… ту, из прежней жизни. Я знаю, что у меня всего лишь час, чтобы уложить самое необходимое. Но только то, что я сама смогу унести, не больше. А куда я, собственно, собираюсь? Как это куда? Конечно же, спасаться от конца света. Забавная формулировка, не правда ли?
Да ни фига подобного! Время, которое должно было бы стать моим союзником (час на сборы – не так уж и мало), обернулось злейшим врагом: я тороплюсь, чувствую – не успеваю, руки дрожат, голова отказывается соображать. Мне кажется, что это тикает не мой старенький китайский будильник, а часовой механизм. Под это зловещее «тик-так-тик» я пытаюсь решить, что же нужнее всего, но постоянно сбиваюсь на мысли о том, что дороже. Не в материальном смысле, нет. Я почему-то очень боюсь забыть книгу, которую только начала читать и непременно хочу знать, чем же там кончилось дело. И блокнотик, куда по старинке записываю номера телефонов (из памяти мобильника у меня не раз эти номера исчезали – то по недоразумению, то из-за откровенного раздолбайства). И тетрадочку со стихами. Минуту-другую стою, глядя в тоске на комнатные цветы: если я не придумаю, как забрать мои кактусы, они погибнут. А ведь не придумаю! За окном вижу людей, нагруженных всевозможным скарбом, и понимаю, что надо поторапливаться… а как? Смотрю на часы. У меня осталось двенадцать минут…
И просыпаюсь. И начинаю думать. О чем? Ну, признаться, в первые такие ночи попросту жалела себя. И переживала, что не смогла толком поговорить с попаданцами. Дала понять, что я – это я, а не просто какая-то там сеньорита. Сказала о том, кто волею судьбы оказался моим дядюшкой: дон Хосе может стать хорошим другом, более того – достаточно бескорыстным, если поймет, что действия новых поселенцев совпадают с его пониманием добродетели, конечно же, в широком смысле этого слова. Ну, это они, наверное, и без меня сообразили или сообразили бы в самом ближайшем будущем. Хотела было учинить сговор с теми двумя, что меня встретили, и устроить напоказ какое-нибудь «чудо», дабы дядюшка проникся и оставил меня здесь… Я как-то сразу поняла, что мое место – в этом новом поселении, тут мне будет лучше… не комфортнее, нет… легче, что ли? Но каким чудом можно поразить дона Хосе, мыслящего для человека своей эпохи и для католического священнослужителя на удивление рационально? Это ж не Диего, которому можно лапши на уши понавешать… Вот он, стоит в сторонке, как ни в чем не бывало. Да ведь в его понимании, наверное, нет никакой странности в том, что сеньорита говорит с двумя чужаками на каком-то незнакомом языке. Главное, для беспокойства повода нет – беседуют вполне мирно, посмеиваются. Диего, разумеется, уверен, что сразу же заметит любое движение, несущее угрозу, и сумеет упредить. Помнится, намекал Лоле, какой он хороший воин. Возможно-возможно, но – в своем времени.
Да, чудо, даже заранее спланированное, – не такое уж простое дело. А уж экспромтом… Нет, лучше не рисковать.
Пришлось мне возвращаться вместе с дядюшкой. И ждать, когда подвернется более удобный случай.
Но просто ждать – не таковские мы. В одну из первых бессонных ночей я додумалась до способа постоянной связи с попаданцами. Собственно, и фантазии особой не понадобилось. Очень уж удобной для моих целей оказалась такая вот подробность из биографии Лолы. Была у нее не то чтобы подруга, но добрая знакомая, одна из первых, с кем свела ее судьба в Новом Свете. Из хорошей семьи, дядюшка всячески поощрял общение между равными, да еще и сверстницами. Одно печалило – жила эта приятельница милях в тридцати к востоку. Надо полагать, ее старший брат тоже считал, что Лола – хорошая подруга для Химены. Потому-то вскоре привез подарок – двух молодых голубей – и долго объяснял все тому же Диего, неотлучно состоящему при особе сеньориты, как за ними ухаживать и как дрессировать, чтобы превратить в почтарей. Химена полгода назад возвратилась в Испанию, чтобы выйти там замуж. А голуби, теперь уже целая дюжина, продолжали жить-поживать под покровительством сеньориты и Диего. Немало усилий пришлось приложить Лоле, чтобы отучить мальчишек – и белых, и индейцев – охотиться на птиц, которые из разряда средства связи перешли в категорию домашних любимцев. А теперь вот им снова предстояло стать почтарями. Одна проблема: как доставить голубей к попаданцам? А чего ж тут думать? Вариант один – уломать Диего. Причем лучше, чтобы дядя ничего не заподозрил. Индейцу можно ничего не объяснять, напустить побольше таинственности – и все. С дядей этот номер, ясное дело, не пройдет.