— Да, мой водитель, — небрежно подтвердил я, размышляя, знает его принц или нет. Наверняка нет — хотя всякое может быть в этой жизни…
Ехали совершенно по-хамски, никогда такого не видел. Нигде и никогда в Российской империи подобное не позволялось. Для проезда кортежа Государя дорога перекрывалась заранее только в дни больших торжеств, до этого дорожная полиция едва успевала перекрывать движение, заметив приближающийся кортеж. И то — Государь не любил причинять неудобства своим подданным и часто летал по делам на вертолете. А тут — полиция перекрывала движение заранее. Везде, где бы мы ни ехали, образовались пробки. На больших транспортных развязках одна или две машины с охраной останавливались и целились в водителей, ждущих, пока проедет кортеж. На сей раз я ничего говорить не стал — принц меня просто не поймет. Для него все это — в порядке вещей. Может быть, в будущем удастся доказать ему, что нельзя жить, плюя на тот народ, которым правишь. Государь должен жить ко благу и пользе не только престола и государства, которым он правит, но и ко благу всех своих подданных.
Вертолет в аэропорту ждал нас — не один, а целых три. Все три — «Сикорские», причем гражданские, девяносто второй модели. И это мне не понравилось…
У фирмы Сикорского есть две линии продукции — гражданская и военная. Гражданская продается свободно в любую страну мира. Вертолет — это такой же товар, как и всякий другой, только стоит дорого. А боевые машины хоть и были частично унифицированы с гражданскими, но все же попадали под специальный экспортный режим, и для их покупки требовалось намного больше документов, включая конечник [88] и письмо на имя министра обороны от властей страны-покупателя.
В некоторые страны, включая и Персию, боевые машины продавали под специальным контролем — только транспортные, и в строго определенном количестве. Здесь же налицо был обходный маневр — без спецконтроля купили гражданские транспортные версии вертолетов и переделали их. И хотя переделка не слишком критичная — наверное, сделали бронирование кевларовыми матами, это несложно, и поставили три пулемета — два обычных в иллюминаторах и крупнокалиберный в самодельной рампе десантного отсека, — все равно налицо обход ограничений. Если они обходят ограничения в этом — следует задуматься насчет того, в чем они обходят ограничения еще.
Два вертолета уже прогревали двигатели, третий стоял неподвижно — видимо, запасной…
— Прошу! — принц гостеприимно пропустил меня вперед.
Внутри вертолет был отделан роскошно. Восемь кресел, обитых роскошной белой кожей, ковер на полу, дерево…
— Скажите, ваше высочество, как вы узнали о том, что я собираюсь в Багдад? — спросил я, устроившись поудобнее.
Принц хмыкнул.
— Нет ничего проще. Все полеты с любых аэродромов страны находятся под контролем. Вы взяли напрокат вертолет, заполнили полетный план. Все эти планы подлежат передаче в САВАК. Вот и все…
И в самом деле просто…
— Наверное, стоит отказаться от бро́ни…
— Я уже предупредил, что вы можете не полететь, — с обезоруживающей простотой сказал принц, — взял на себя такую смелость. Прокатная фирма не предъявит вам счет…
Вертолет начал раскручивать лопасти, но в салоне этого почти не было слышно — звукоизоляция оказалась на высшем уровне, и мы могли разговаривать вполголоса. В салоне, отделенном легкой перегородкой от кабины экипажа, были только мы двое, часть нукеров охраны осталась на земле, часть — набилась в вооруженный вертолет, который должен был прикрывать наш полет…
Тот же день
Персидский залив
Проклятый Багдад…
Город, в котором погибли мои отец и мать, — их убил исламский фанатик-смертник. Отец застал еще конец войны, ни одна пуля не смогла пометить его, но смерть таки догнала, забрала то, что ей причиталось. Город, в котором погиб действительный статский советник Каха Несторович Цакая, я мог считать его своим наставником в мире разведки. По какому-то злому умыслу судьбы, он погиб точно так же, как погиб мой отец, и на той же самой должности — генерал-губернатор Междуречья. Теперь в этот город летел я.
Смерть забирает лучших…
Единственным человеком, которому я мог доверять в этом городе, был Володька Голицын, памятный еще по играм в Крыму. Один из пяти поросят, служащий теперь в полку казачьей стражи, расквартированном в городе. Если предаст и он, то больше никому и ничему верить будет нельзя…
Проклятый Багдад…
Вертолет шел над землей, удивительно чередующей бурые, обожженные беспощадным солнцем пространства и буйную зелень рукотворных оазисов — с мелькающей то и дело геометрической правильностью городков. Но Персидский залив уже показался на горизонте, он не синел, а скорее казался серо-коричневым. Грязная нефтяная мелководная лужа, чем только не испохабленная. Танкеры, несмотря на строжайший запрет, сбрасывали в залив балластную воду [89] из отсеков перед погрузкой. Несмотря на все усилия русских инженеров, вода из Тигра шла грязной — никак не удавалось нормально наладить мелиорацию, плодородный слой почвы потихоньку смывало в Тигр и дальше — в Персидский залив. В общем — Персидский залив был явно не тем местом, где стоило бы строить дорогие курорты на берегу. Байкал чище во много раз.
Вертолет резко изменил курс — так что даже я почувствовал.
— Ваше высочество, почему так летим?
— Огибаем платформы по добыче газа. Над ними летать запрещено — собьют. Потом пойдем прямо над Тигром — мне почему-то нравится летать над реками.
Я это запомнил. Собьют… интересно.
— Где вы учились, ваше превосходительство? — спросил принц.
— Просто Александр… или Алекс, так принято в Британии. Можно Искандер, это по-вашему. Санкт-петербургский морской корпус, потом Академия Морского генштаба.
— Понятно… — принц скривился.
— Если я услышу что-нибудь про сухопутных крыс, ваше высочество, титул и уважение к принимающей стороне не остановят меня.
— У вас это тоже есть? — оживился принц.
— Еще как. Бывают дни, когда в комендатуре плюнуть некуда. А как Сандхерст?
Принц немного подумал.
— Ничего хорошего.
— Вот как? — удивился я. — Мне показалось, что вам нравится Британия.
— Не во всем. Вы знаете, что в британских военных училищах до сих пор не отменены телесные наказания? [90]