— Ваше Сиятельство, а где были расквартированы эти части? Те, где вызрел мятеж?
— На юге… На юге… там очень сильно разлагающее влияние соседней страны. Там не обошлось без британцев.
И всё бы хорошо, но один вопрос не дает мне покоя. Как эти заговорщики собирались передислоцировать крупное подразделение с бронетехникой через всю страну?
— Я был в тех краях не так давно, Ваше Сиятельство. Там неспокойно.
Шахиншах кивнул.
— Кожомжар доложил. Он туп и жаден, как лежащая в грязи свинья… но держит нос по ветру. Там ведь что-то случилось с вами?
— Не со мной. Мне не стоило вмешиваться.
— И тем не менее вы вмешались. Иногда мне бы хотелось править таким народом, как ваш, князь Воронцов. Признаюсь… хотелось бы.
Для этого надо вначале прекратить террор. В атмосфере всеобщего страха, доносительства, беззакония рождаются моральные уроды. Слепые, глухие, равнодушные ко всему, что не касается их собственного выживания и благосостояния. Доносительство убивает чувство общего, тот, кто следит за тобой и готов в любой момент донести на тебя — уже не твой соотечественник, он твой враг. Страх и беззаконие убивают уважение к государству и к Престолу, страх подменяет уважение, и стоит только государству пошатнуться, как подданные бросятся его добивать, мстя за свой вековечный страх.
Интересно, почему в Российской империи, темной и отсталой, судя по тому, как нас называют, стране, всё это понимают, а здесь — нет? И не стоит ли нам сделать что-то для этого народа? Пусть говорят что угодно, пусть военное вмешательство в дела вассала, пока он не нарушает условие вассального договора, само по себе предосудительно…
Но как же совесть?
— Ваше Сиятельство, каждый народ заслуживает такого правителя, как вы.
Шахиншах довольно расхохотался.
— Вы быстро освоились здесь… Таких слов я еще не слышал… и мне они, признаться, приятны… Сорейя-ханум сильно беспокоится по поводу вашей супруги…
Удивительно, как этот человек быстро меняет тему разговора…
— Мое почтение Сорейе-ханум…
— Собственно говоря… Кожомжар лично отвечает за поиски, этим делом занимается САВАК. С вас еще не просили выкуп?
— Нет, Ваша Светлость, — растерянно проронил я.
— Значит, попросят, — уверенно заявил шахиншах, — в пограничной зоне целые кланы живут тем, что похищают людей. Когда я построил им дома, они не вселились в них, сказали, что привыкли жить под открытым небом, и небо им крыша, а земля — кровать. Но всё это — отговорки, эти мерзавцы просто привыкли жить преступной жизнью и не желают работать. Если с вас потребуют выкуп, сообщите нам. Нельзя платить, поощряя мерзавцев в их преступном промысле.
— Ваша Светлость, вы считаете, что Марину-ханум похитили из-за выкупа?
— А из-за чего же еще? — недоуменно пожал плечами шахиншах. — Не из-за желания же вступить с ней в брак? Увы, такое бывает, правда, первый раз посягают на супругу одного из дипломатов. Вероятно, они проведали про ваше богатство.
— Мое богатство не столь велико.
— Ну… по их меркам достаточно. Это очень жадные и развращенные преступными доходами люди.
— И что же с ними делать?
— САВАК сделает всё, что надо, — хищно усмехнулся в усы шахиншах, — единственное, что требуется от вас, это сообщить нам о том, когда с вас потребуют выкуп, а не пытаться передать его самому. Это безжалостные люди, а передавая им выкуп, вы сделаете возможными еще более жестокие преступления…
Графа Йоахима фон Тибольта, желчного, сухого, с генеральской выправкой и нездоровым цветом лица старика, я встретил на ступенях дворца, молча раскланялся и хотел было пройти мимо, но граф заступил мне дорогу так неожиданно, что я едва не наткнулся на него.
Фон Тибольта я почти не знал, хотя он был вторым по старшинству послом в Персии после Осецкого, посла Австро-Венгрии. Всё наше общение ограничилось получасовым визитом, который я отдал ему после прибытия в Тегеран так, как этого требовал протокол. Информация у меня по нему была: карьерный дипломат, из семьи потомственных военных, не старший сын в семье — в Британии он носил бы титул «виконт». Землевладелец, причем землю эту он купил сам, заработав на нее в результате каких-то махинаций, и теперь его поместья в Африке были раз в пять больше, чем родовое поместье, передаваемое по традиции старшему сыну в семье. До сих пор занимается делами, связанными с международной торговлей, здесь представляет интересы как Священной Римской империи, так и Богемии. Имеет тайный интерес в многопрофильном машиностроительном холдинге «ШКОДА» в Богемии, выпускающем всё, от электровозов до тяжелых гаубиц. Многодетный отец, один из сыновей погиб во время мятежа в Германской Западной Африке, второй — командир атомной подлодки, базирующейся на Брест, третий учится в юнкерском училище. Одна дочь. Поступил на дипломатическую работу поздно, в сорок лет, дослужился до должности посла. В основном дали для того, чтобы кости старик погрел, политики тут никакой не могло быть, в вассальном государстве только экономика, а в экономике он немалый спец.
— Сударь?
— Господин князь, осмелюсь пригласить вас на обед к нам, в Германский дом.
Почему-то все посольства Священной Римской империи по всему миру так и назывались, несмотря на то что, пользуясь названием страны, их следовало бы окрестить «Римский дом». Многие немцы так и не смирились с тем, что их страна сейчас называется не Германия, что это теперь почти общеевропейский дом, а не их личный [95] .
— Сударь, осмелюсь спросить, что сегодня на обед?
— Здоровая немецкая пища. В самый раз для двух изголодавшихся мужчин. Сосиски с кислой капустой, отличный айсбан и бутылочка мозельского вас устроят?
— Более чем, сударь.
Отказ был бы воспринят с обидой. Тем более что мне было интересно, ради чего всё это — просто так в Германский дом не приглашают.
Германский дом охранялся хоть и не так навязчиво, как дворец, но всё же изрядно. Этим занимались бойцы из полков «Германских Африканских стрелков» — самых подготовленных подразделений германского рейхсвера, африканские стрелки всегда действовали отдельными полками, и до конца шестидесятых количество этих полков превышало сорок единиц. Потом, конечно, стало меньше, но германские африканские стрелки наряду с парашютистами, горными егерями и штурмгруппами были для Германии тем же самым, чем для нас ВДВ и морская пехота, для САСШ — корпус морской пехоты, для Японии — наземные части флота. Особые подразделения, подготовленные к действиям в самых неблагоприятных условиях, в африканских пустынях, джунглях, буше. Африканская война имеет свою специфику — там огромные безжизненные пространства, вся жизнь — в городах и на фермах, сотни племен, какие-то из них дружественные, какие-то враждебные. Африканцы — если судить по тому, что я о них читал, сам ни разу не бывал, — удивительные люди. Сегодня поделятся последним куском хлеба, завтра зарежут, причем за то, на что ты и внимания не обратил. Германцы пережили две большие чимуренги — освободительные войны и остались на континенте только благодаря своей настойчивости, даже упертости. Они не жалели ни себя, ни других, мало брали пленных, за убитых мстили жестоко и сосредоточенно, всегда возвращались, даже если им приходилось на какое-то время отступить. Собственно говоря, германцы держали Африку, потому что были германцами, а вот Восток они бы не удержали, равно как и мы не удержали бы Африку. Для нас Африка слишком большая, а для прямолинейных германцев Восток слишком тонок, здесь слишком много смыслов. Это сложно объяснить… просто на Востоке уже процветали великие цивилизации, когда германцы еще бегали в лесах в одежде из шкур. И если русские обладают уникальной способностью не поглощать чужую культуру, а вбирать ее, делая в своей то же, то германцы для этого слишком примитивны.