Депресун не может не подействовать. Сейчас убийце так плохо, что его, по идее, можно брать голыми руками. Только пусть депресун осядет. Или взять противогаз — на втором этаже есть, по водосточной трубе туда подняться… Если Аленка все же еще жива — каждая секунда на счету!
Момент бросился обратно к дому. Он не успел немного — хлопнула дверца машины, зарычал двигатель. Гена перешел на бег. Успеть, успеть!
Он увидел красные габариты «шестерки». Автомобиль, виляя (досталось-таки гаду, рыдает сейчас, волосы на себе рвет, но какая выдержка, какая выучка, черт бы его побрал — под депресуном уехать!), катил прочь.
Момент бросился в дом. Он не верил, что Аленка жива, — убийца не походил на любителя, такие бьют наверняка — и ругал себя за то, что не бросил депресун раньше. Надо было с самого начала, не разговаривая, разбивать банку! Ну поплакала бы Гарри, но жива бы осталась!
Чтобы не надышаться депресуном, Момент стянул футболку и замотал ею лицо. Должно помочь, особенно если дыхание задерживать.
В прихожей пахло горелым. Момент сперва не понял, потом остолбенел: киллер, уходя, умудрился поджечь дом! Не понятно, как… Гарри лежала у самого порога, Момент подхватил ее на руки и, не обращая внимания на разгоравшийся пожар, вынес на улицу.
Она живая. Совсем живая, теплая, податливая. Просто без сознания…
Он осторожно опустил Аленку на газон. Хлам в прихожей занялся и вовсю полыхал, освещая лужайку перед домом веселыми бликами огня. Момент размотал закрывавшую лицо футболку, склонился над Аленкой… И только сейчас заметил, что пуля киллера попала ей прямо в голову, выбив височную кость и мозг.
Момент коснулся волос, слипшихся от черной в огненном зареве крови.
Нет. Быть не может. Она же теплая. Живая. Это глюки, депресун. Может, Момент перепутал его с паранойкой и успел надышаться? Или это просто сон. Ну да, сон, закемарил он после Всплеска или даже еще раньше…
— Гарри, — позвал Момент, наклонившись к лицу девушки. — Алена… Гарри!
Она не дышала. Естественно, она не дышала и была мертвее мертвого. И тепло покидало ее тело.
— Гарри! — настойчивее и громче позвал Момент.
Трещал, все сильнее разгораясь, погребальный костер — дом, где они с Аленой могли быть счастливы. Гена хотел обнять ее — и боялся, будто его движение могло нарушить покой смерти. Так ведь не бывает, чтобы раз — и не стало единственного человека, ради которого только и стоило жить. Чтобы не проститься, не отмотать назад…
Он всхлипнул и сжал ее в объятиях. Голова запрокинулась, мертвые, широко распахнутые глаза уставились в небо. Гена перерезал веревки, сжал ее маленькую руку, начал поглаживать пальцы и обнаружил, что у нее нет трех ногтей.
Сука! Урод! Отморозок!
Момент вскочил, сжав кулаки, стиснул челюсти, чтобы не закричать.
Найти его и отомстить. Кто стоит за всем этим? Киллеру нужен был Астрахан. Тот не виноват непосредственно в смерти Гарри — хочется его обвинить, но это просто глупо. Кто мог искать Данилу, нанять профессионала, вырвавшегося даже под депресуном? МАС.
А потом мысли вылетели из головы Момента — все до единой. Остались только одиночество и боль. Он не чувствовал жара от горевшего дома, не слышал треска рушащейся крыши, не понимал, что прожженная в тех местах, куда попали искры и мелкие угли, одежда дымится…
Оцепеневшего, полусвихнувшегося, его вскоре нашел Данила.
Сектор, лагерь Фиделя;
Москва; Тверь.
Мелькал калейдоскоп видений: хамелеоны, возмущенная физиономия Момента, розовые звезды и круги на буром небе, черная вода расступается, солнечный луч щекочет веки… Цыгане грабят кабинет отца, а она, Влада, выталкивает их в огромный котлован, цыгане падают на арматуру. Выбегает Зулус, бросается на грудь, вылизывает лицо. Воет сирена. Крутит лопастями вертолет — медленнее, медленнее, борется с подступающей темнотой, но темнота плотная, обволакивает, успокаивает, смыкается, и больше ничего не видно.
Снова воет сирена, что-то рокочет. Влада открыла глаза: серо. То ли рассвет, то ли закат, место незнакомое. Последнее, что она помнила, — как мерзла в электричке, а пронзительно-синее небо меняло цвет на бурый, рядом были Момент и Данила… Как же его фамилия? Анадырь?.. Архангельск?.. Астрахань?..
Значит, это его дом. Приподнявшись на локтях, Влада осмотрелась: кровать с шелковыми простынями, шкаф-купе и «плазма» под потолком. Двери деревянные, стены идеально ровные, украшенные картинами абстракционистов, и чутье подсказывало — оригиналами. Блин, круто живет товарищ Астрахан!
Или все-таки это не его дом? За ним охотятся, и приходить домой небезопасно. Тогда что это? Логово Момента? По стилю не подходит. Гостиница? Тоже не вариант. Что же это за место?..
Поднявшись, Влада ухватилась за спинку кровати — голова закружилась, — постояла немного и подошла к окну, за которым раскинулся сад: золотая листва облетела с деревьев и качалась на воде декоративного пруда. За облысевшими кустами просматривались огромные ворота, у которых толпились мужчины в кожанках. В руках у них были то ли стволы, то ли палки — издали не разобрать. И забор — высоченный, с колючкой — впечатлял.
Все-таки чей это дом? Неужели Ротмистрова? Но почему тогда она жива и что с Моментом и Астраханом? Влада толкнула дверь — заперта, чего и следовало ожидать. Окна тоже все заперты, стекла наверняка пуленепробиваемые, попытаешься разбить — сбегутся люди, так что лучше попробовать решить все мирным путем.
Постучав, Влада прижалась к стене, соображая, что делать: заломать того, кто придет, и допросить или вести себя тихо. Непонятно ведь даже, в плену она или в гостях. Если в плену, сейчас ввалятся мордовороты, с которыми все равно не справиться. А если в гостях — зачем ссориться?
Когда вошел невысокий вислощекий мужичок, похожий на французского бульдога, Влада стояла перед ним, разведя руки — дескать, вот она я, открыта и дружелюбно настроена. Мужичок пришел один, значит, не в плену и можно выдохнуть.
— Извините, — проговорила она вежливо, — скажите, пожалуйста, что случилось и где я нахожусь.
Мужик глянул снизу вверх и почесал в затылке.
— Э-э-э… м-м-м… — Не найдя ответа, он крикнул, отвернувшись: — Она проснулась! Чё дэлать? Спроси у Дона!
Что за Дон?.. Дон?! Неужели тот самый Тихий Дон? Влада потрясла головой, попятилась и села на единственный стул, полагая, что бред продолжается, просто он стал более логичным: сейчас и цыгане придут, и шаман с бубном нагрянет.
Но явился не шаман и не цыган — кавказец лет сорока пяти, среднего роста, изящный, в белой рубашке с накрахмаленным воротничком и запонками на манжетах, в черных брюках и тапочках, напоминающих туфли. Черные волосы были зачесаны назад волосок к волоску. Хозяин? Это и есть легендарный Дон?