Шагающий позади Максим громко икнул и запнулся.
– Получается, Сектор сейчас следит за нами? – равнодушно спросил Якушев, задрал голову, глянул на ультрамариновое небо.
Задумавшись, он не заметил выбоину и чуть не растянулся во весь свой немалый рост, но Шейх удержал его за локоть:
– Осторожнее!
Якушев продолжил:
– Не понимаю, почему он, такой всемогущий, не расплющил нас в блин?
– Значит, не настолько он всемогущий. Ты вспомни «Тунгуску» в искажении.
Лицо Якушева вытянулось, он повел плечами. Шейх сказал:
– Думаю, ближе к Твери нас ожидает масса сюрпризов. Хорошо, что твари все передохли, Улей не учел, что они еще могут принести пользу. Были бы твари, мы бы с вами не встретились, и я брел бы по Сектору совершенно безоружный.
Якушев хмыкнул, переступил через покрышку и ускорился, догоняя хромающего Шейха.
– Фантастика, бред… Да что это я, весь сегодняшний день – бред от начала до конца!
– Именно, – кивнул Шейх. – Я рассказываю и сам не верю своим словам. Посещают мысли, что я спятил. Надеюсь, в штабе есть спецы по Сектору, чтобы подтвердить мой бред.
Парни дышали в затылок, сопели, но молчали, лишь чуть слышно икал Максим. А вот Якушева пробило на поговорить:
– Алан, вижу, вы умный человек. Признайтесь: вам ведь хотелось, чтобы этот мир закончился вместе с людьми и началось что-то новое? Честно скажу: мне – очень хотелось. Как человек военный, вы отлично представляете дерьмо, где все мы булькаем. И вот мир закончился, но мне совершенно не радостно. Потому что плохое сейчас не вспоминается, вспоминается дочка. Мне вообще в жизни повезло: жена умная, красивая, верная, и Аня тоже, отличница. Мне все друзья завидовали, мол, так не бывает, не женщины – сокровища, и вот… Я уже переоделся, домой ехал, когда вдруг началось, и я, как уцелевший, получил приказ взрывать Глубь. Семья в центре Москвы осталась, я туда все равно не доехал бы и ничем им не помог, ведь правда?
Шейх слушал его вполуха, и кивнул:
– Наверное. Я ж в городе не был. У меня тоже дочка. В больнице.
– До Твери доберемся – посмо́трите на людей. Точнее, на этих, новых. Может, и мои уже такие.
– Если уничтожить корабль, – обнадежил его Шейх, – люди снова вспомнят себя, так что не все еще потеряно.
«И для тебя, Тамила, не все потеряно», – додумал он.
Якушев посветлел лицом и зашагал уверенней.
К шелесту листьев и завыванию ветра добавились трели кузнечиков, они будто обалдели после захода солнца. Небо темнеть не спешило: темно-серый восток перетекал в ультрамарин запада, красил розовым длинное перистое облако, крылом огромной птицы протянувшееся через все небо.
Потом в трель сверчков ворвался посторонний звук: то ли стон, то ли всхлип. Шейх замер и приложил палец к губам, завертев головой.
– Люди, помогите! – запричитала женщина. – Я ранена. Ранена я!
Зачарованный Макс уже собрался выручать бедолагу, но Шейх схватил его за руку, развернул, отхлестал по щекам:
– А ну стоять! Это морок. Я уже такое видел. Идем дальше и не оборачиваемся. Главное – не смотрим на него. Поймали взглядом носки ботинок, и вперед!
Бледная тень металась от куста к кусту. Боковым зрением Шейх видел то пышную белую юбку, то узорный рукав, то стройную ножку.
– Милый, иди ко мне! – звал морок. – Папочка, помоги мне, – продолжал он голосом Тамилы. – Не бросай меня, папочка!
– Не слушаем его, – командовал Шейх. – Поем. Кто что вспомнил – пойте во всю глотку, это помогает.
Якушев принялся читать стихи, Макс – петь популярную песенку, Ваня – «Черный ворон». Причем парень на ходу импровизировал, и получалось:
Черный морок, что ж ты вьешься
Над моею головой.
Моей крови не напьешься,
Вот те кукиш, я живой.
Все затянули «Морока», причем он стал отличаться от оригинала не только словами, но и ритмом, и уподобился маршу.
Разразившись воплем агонии, морок отстал. Шейх обернулся, думая, что молодежь струсила и позорно бежала, но парни были на месте. Глаза Вани горели азартом. Не врет Якушев, совсем с ресурсами плохо, раз послали в Сектор детей…
И вдруг Макс остолбенел и попятился. Во чутье у мальчишки! Шейх ощутил опасность лишь спустя пару секунд.
– Все в лес! – скомандовал он и принялся спускаться по скользкой траве придорожной насыпи.
Якушев и парни последовали за ним и залегли за мшистым пригорком, окруженным молодыми соснами. На дороге появилось мерцающее искажение, похожее на инфузорию-туфельку, двигалось оно в полуметре над асфальтом и шевелило усиками.
– Что это? – прошептал Якушев. – Оно живое?
– Тссс! – цыкнул Шейх.
Ответа он не знал. Вело себя искажение как живое существо. Повисело в месте, где отряд сошел с дороги, будто раздумывая, свернуть или двигаться по прямой. Усики дернулись, и оно поплыло вдоль дороги.
Ваня выдохнул и вытер лоб:
– Пронесло вроде. Что это было?
– Без понятия. Что-то новенькое, – Шейх зашагал к дороге. – Надо скорее отсюда выбираться.
Остановился он на полпути и попятился назад. Не предчувствие опасности предупредило его – он разглядел вдалеке покачивающиеся фигуры.
– Что? – спросил Якушев из укрытия.
– Тихо! Сам посмотри.
Высокий Якушев поднялся, лицо его вытянулось, он ругнулся, приник к земле и зашептал:
– Это они. То, что стало с людьми. Они идут за нами. Скорее в лес, пока нас не заметили!
Пришлось подавлять любопытство и, пригнувшись, спасаться. Убегая лесом, Шейх представлял молчаливую процессию: лица-маски, глаза, затянутые бельмами. Каждый шаг этим несчастным дается через силу, но они идут бесконечной вереницей обреченных. Неужели и Тамила – так? Или ей удалось сохранить рассудок?
Бежали практически бесшумно. Шейх вспоминал учения, когда взвод ломился сквозь подлесок, и треск стоял такой, будто несется стадо бегемотов. Все старались двигаться плавно, но все равно был шум. Вот как страх стимулирует скрытые резервы организма: попасть в лапы нелюдей еще ужасней, чем погибнуть от пули врага.
Вскоре Мансуров перестал думать и сосредоточился на собственном теле: силы начали заканчиваться. Когда перед глазами потемнело, он остановился, беззвучно хватая воздух ртом.
– Вот она… участь… человечества… – задыхаясь, прохрипел он.
Перед глазами кружилось лицо Якушева, храброго МАСовского командира. Постепенно дыхание восстановилось, и Шейх рассмотрел пышные еловые ветви, под ногами были замшелые кочки и хилая трава, присыпанная хвоей. На опушке – полусгнивший ствол поваленного дерева, проигравшего елям в конкуренции за свет. И это – участь человечества.