— Восемь… Восемь! Проклятый русский!!! — сперва тихо, но потом громко разнеся над полем злобный крик полковника.
— Товарищ подполковник! Суворов на посадку поперек полосы заходит! — через пять минут услышали они крик дежурного.
Не жалея ног, все бросились к опушке.
Даже с первого взгляда было видно, что истребитель страшно избит. Повреждения бросались в глаза в любом месте, куда ни кинешь взгляд. За правым крылом трепыхался обломок на тросе.
Было видно, что пилот с трудом удерживает машину в повиновении. Вот она чуть не сорвалась в штопор со ста метров, но летчик удержал ее.
— Черт, у него одна стойка у шасси до конца не вышла! — вскрикнул один из гостей в звании майора авиации.
— Уже поздно, он садится, — простонал другой.
Вот одно колесо коснулось полосы, и самолет покатился в сторону леса, к стоящим людям. Скорость упала, ЛаГГ накренился в сторону не до конца вышедшего шасси и, чиркнув крылом по земле и подняв тучу пыли, закрутился вокруг своей оси. Мотор почему-то продолжал работать на больших оборотах.
Бежавшие отовсюду люди остановились — добраться до пилота не было возможности, слишком быстро крутился самолет. Но вот крыло подломилось, и винт, зачиркав по земле, погнул лопасти и замер.
— Быстро, быстро достаем его! — крикнул Запашный.
Все, кто окружил замерший самолет, увидели разбитый фонарь в потеках крови и безвольно поникшую голову пилота.
Никто не обратил в это время внимания на подъехавшую к ним старенькую полуторку, на которой обычно ездил особист полка Никитина.
Несколькими ударами сорвав с места заклинивший фонарь, собравшиеся летчики и техники стали осторожно доставать лейтенанта Суворова из забрызганной кровью кабины.
Когда его положили на расстеленный брезент, который использовали вместо носилок, он внезапно застонал и открыл глаза.
Боль в ногах и спине вывела меня из бессознательного состояния. Открыв глаза, я невольно заморгал, одновременно застонав. Надо мной склонилась заплаканная Марина, что-то делая ножницами.
«Одежду срезает!» — подумал я. Сознание было на самом краешке, вот-вот — и оно снова упадет в пучину бессознательности, но прежде чем вырубиться, я обвел глазами вокруг, осматриваясь. Несколько командиров в парадной форме, которых я не опознал, остальные были своими… Вдруг я увидел Никифорова, а рядом с ним… себя? Это было последней каплей, и я снова вырубился.
Девушки-официантки, стоявшие группкой у опушки, смотрели на маленький серебристый крестик улетающего транспортника.
— Как думаете, он выживет? — заплаканным голосом спросила Люба.
— Должен, — ответила Зина.
— Да, Марина Викторовна говорила товарищу подполковнику, что шансы есть, нужно срочно отправлять его в госпиталь. Я сама слышала… подслушала.
— Хорошо, его в Москве теперь точно вылечат, — пытаясь выглядеть уверенной, сказала третья девушка.
Маленькая точка самолета уменьшалась, пока совсем не скрылась из глаз.