Джунгли Мансуров ненавидел.
Но тут… Тут было все по-другому.
Даже пахло не так. Цвет растительности иной. Звуки незнакомые, не поймешь, птицы щебечут, стрекочут местные цикады или притаилось что покрупнее. И ветер дует – если дует, конечно, странно – сверху вниз. Как такое вообще возможно?!
Местами висел туман. Именно местами, рваными клочьями, зацепившимися за кусты, отдельными облаками в низинах.
Отряд шел по долине, слева и справа поднимались холмы, поросшие гигантскими деревьями. Где-то там, меж деревьев, бродило зверье, судя по звукам – немаленьких размеров, оглашая окрестности то рыком, то протяжным воем.
Чем-то это напоминало Сектор, гадостную его сердцевину, Глубь, только возведенную в степень…
– Стойте! – почему-то шепотом скомандовал Рэмбо, и Мансуров вскинул кулак, передавая приказ по цепочке.
Куда там! Змееглазые языка жестов не поняли и тут же налетели друг на друга, едва не проткнув соседей копьями. Охотники в джунглях, конечно, были как дома, военные тоже еще куда ни шло, а вот жрецы и носильщики…
Мансуров вздохнул и спросил:
– Что там, Рэмбо?
Вместо ответа молодой наемник вытащил из ножен мачете и обрубил толстую, обросшую широкими листьями лиану. Под багровым мелькнуло что-то черное. Еще пара ударов, и клинок звонко отскочил от камня.
То, что казалось стволом – ну, скажем так, баобаба, судя по размеру, хотя, конечно, это был никакой не баобаб, а местный его аналог, – было на самом деле каменной колонной, сплошь покрытой загадочными письменами.
– Клинопись, – сказал Рэмбо увлеченно.
Шейх опять вздохнул. Каким-то загадочным образом (Лукавый рассуждал о языковой матрице, наложенной на их сознание в черном смерче, и сублиминальном обучении, но Шейх не вникал, все равно это были гипотезы, взятые с потолка) в этом загадочном мире земляне понимали язык змееглазых. Но вот с письменностью фокус не сработал – и Рэмбо увлеченно зарисовывал каждую закорючку, увиденную на каменных табличках в городе.
Змееглазые, похоже, тоже читать не умели – или же не желали раскрывать содержимое надписей.
Рэмбо это не обескураживало, паренек (хотя какой он, к чертям, паренек – вон, морда вся в шрамах, волчара матерый, хоть и тридцатника еще не стукнуло) по вечерам сидел над своими рисунками и что-то бормотал про розетский камень и какого-то то ли Шампиньона, то ли Шампольона – в общем, грозился расшифровать эти иероглифы.
– Что это? – спросил подошедший Лукавый у Олюкта.
– Ссстолбы Крылатого Змея, – ответил тот, отдуваясь. – Предупреждение. Ссстоят вокруг города. Чтобы никто не сссмел приближаться к ссспящему Змею.
– И что тут написано? – возбужденно спросил Рэмбо.
– Ссс! – сквозь зубы прошипел Олюкт и раздраженно добавил: – Кцт! Кцт!
Это, по-видимому, означало крайнюю степень раздражения.
– Ладно, сами разберемся, – проворчал Рэмбо, вытаскивая свой блокнотик и карандаш.
– Нет времени! – сказал Мансуров. – Надо идти.
– Идите, я догоню… – махнул рукой Рэмбо.
Совсем распустился, щенок! Похоже, сама атмосфера этой планеты действовала на личный состав морально разлагающим образом.
– Я кому сказал? – повысил голос полковник.
– Не надо кричать, – умиротворяющее предложила Марина. – Может быть, Рэмбо прав, и эти письмена важнее, чем все остальное.
За время тотального обожания у полусумасшедшей, с промытыми мозгами девицы случился сдвиг по фазе. Она всерьез стала считать себя кем-то очень важным. Нет, ну а что? На руках носят, ноги моют, каждому слову внимают. Богиня, да и только!
Но возражать Мансуров не стал.
Спорить с Мариной было еще хуже, чем пытаться командовать змееглазыми. Ладно ее телохранители, они же группа самых преданных фанатов Великой Марины, их бы укротил Олюкт – который, как подметил Алан, Марину тоже якобы обожал, но без искреннего фанатизма, а так, для галочки, чтобы не выделяться из общих рядов.
Но вот сама Марина… Человек ли она вообще? После острова Могилевский. После экспериментов профессора Астрахана. После приема биотина… Иногда у нее случаются приступы человечности, но большую часть времени она похожа даже не на зомби – на говорящую марионетку. Иногда казалось, что она не сама говорит, а кто-то проговаривает ее устами.
Новость о том, как биотин влияет на геном человека, Мансуров так до конца и не принял. Точнее, старался об этом не задумываться. Тамила, его дочь, последние семь лет жила исключительно благодаря инъекциям биотина в таких дозах, что стоимость их могла бы перекрыть бюджет некоторых африканских государств.
Знание, что, спасая дочь, ты превращаешь ее в нечто не совсем человеческое, а потенциально чудовищное, было для полковника Мансурова ударом.
Он чуть не убил профессора за то, что тот скрывал эту информацию от людей. А попробуй не скрой, когда на биотине сидит вся политическая и финансовая элита человечества – те, кто на самом деле правят миром.
Теперь Мансуров играл ва-банк. Марина и Лукавый были для него единственным шансом спасти дочку. Обратить процесс вспять. Добраться до сути, понять природу биотина и вызываемых им изменений. Ну, и прикрыть собственную задницу.
Поэтому он и пошел за Лукавым в Глубь.
Но полковник никак не ожидал, что их забросит в это дикое, чуждое место и искать ответ придется в компании змееглазых полулюдей, жирного жреца, психованной девицы, считающей себя богиней, и наемника, открывшего в себе талант рисовальщика и филолога одновременно. А что, пусть парень роет, может, отроет информацию, неизвестную Астрахану. Или то, что Лукавый скрывает.
– Пять минут, – скомандовал Мансуров. – Привал. Всем попить воды.
Он скинул рюкзак, приложился к фляге, потом пополнил ее из наплечного бурдюка. Поправил шейный платок (в тропиках – вещь незаменимая, без нее взопревшую шею натрет воротником так, что взвоешь от боли), вытер пот со лба.
Змееглазые, не вполне понимая причину остановки, бесцельно разбрелись по сторонам.
Астрахан нависал над Рэмбо, заглядывая ему через плечо в блокнотик. Марина снова уставилась перед собой и принялась шевелить губами. Точно, они накачивают ее какой-то дрянью.
Что-то было не так.
Неправильно.
Мансуров прищурился и поглядел по сторонам. Вроде все как обычно, но…
Тишина.
Птицы (или цикады?) смолкли.
И когда он это осознал, из джунглей донесся вопль одного из охотников:
– Ссспасайтесь!
И тут на них напали. Мансуров сперва даже не въехал, кто, – а когда въехал, вокруг уже мелькали копья и дротики и свистел воздух, рассекаемый клинками мачете.
Раскинувшийся перед ними город опоясывал гигантский каменный змей, укусивший себя за хвост, – оказывается, универсальный для многих миров символ бега времени по кругу. Охристое небо, багровая стена джунглей, лишенная растительности долина, вся, кроме условно-южной оконечности, занятая постройками. Данила смотрел – и не верил своим глазам.