Он говорил, срывался на крик, плакал и снова говорил…
Сунув в рот новую сигарету, Дага поднял пистолет и выстрелил. Мертвый Ус упал на пол.
– Дага, он же еще говорил… – недоуменно заметил один из боевиков.
– Он пошел на третий круг. – Бандит аккуратно положил пистолет на стол. – Я знаю проблему такого выбора. Давайте следующего.
Двое боевиков бросились к шеренге сидящих пленников и рывком оторвали от пола очередного крайнего…
Отдав приказ на зачистку крепости, Дага решил остаться здесь, в администрации. Горожане за стенами этого дома его не интересовали. Их допросить можно будет потом. Пусть Трофим со своими приближенными наводит порядок на улицах, пока слуги Аллаха ищут русских. Дага распорядился, чтобы атамана и его людей к администрации не подпускали. Боевик понимал, что самая ценная информация находится здесь, на третьем этаже, ее нужно только истребовать. Он оставил с собой тех, кто умеет развязывать языки.
И теперь посреди огромной комнаты на третьем этаже здания городской администрации собрались четверо. Помимо самого Даги и подручного по прозвищу Хан в ней находились двое из его боевой команды – проведший полгода в Иностранном легионе лысый наемник, чеченец по национальности, и уволенный со службы капитан милиции. Когда-то Алхоев предложил им «хорошую работу» и свободную жизнь, и с тех пор единственным начальством для них был полевой командир. Когда-то милиционер давал присягу, но после встречи с Магомедом этот текст забыл, помня лишь ту часть его, где говорится о «беспрекословном выполнении всех приказов командиров и начальников». Командиром для него был и оставался Алхоев, а поскольку Магомед передал власть Даге, теперь был – Дага. Что касается лысого чеченца, бежавшего из Иностранного легиона, до этого дезертировавшего из Российской армии, то его расстроенная психика уже давно лишила хозяина возможности думать рационально. Он просто делал то, что ему было велено.
Стул стоял посреди комнаты, и к нему был примотан человек. Очередной из находящихся на третьем этаже горожан-пленников. Его белая рубашка и белые брюки, пропитанные кровью, прилипли к телу, а вместо лица была безобразная маска. Вот уже два часа Хан, лысый наемник и бывший милиционер пытались начать разговор с человеком, который знал, куда ушли люди Стольникова.
От нечего делать, слушая за спиной глухие удары, Дага бродил по третьему этажу, убивая время. В ожидании, пока его люди проверят каждую улицу и дом. И тут он вдруг набрел на плотно закрытую дверь.
– Что за ней? – крикнул он, адресуясь к пленникам и не поворачиваясь к ним.
– Там Трофим иногда работает за станком, – отозвался кто-то охотно.
– За станком? – удивленно произнес Дага и ударом ноги выбил дверь. – Как здесь может работать станок?
Войдя в комнату, он осмотрелся. По стенам были развешаны инструменты – резцы, пилы самодельного изготовления. А в центре комнаты стоял на самом деле станок. Он был похож на токарный, но барабан вращался не от электричества, которого в городе не было, а руками. Огромное колесо с левой стороны станка и самодельные же ремни заставляли работать шпиндель с захватом для деревянных изделий. Судя по размерам колеса и его конфигурации, нетрудно было догадаться, что его приводили в движение двое. Шпиндель вращался на ременной тяге, и оставалось лишь подставить резец к заготовке, зажатой в кулачках шпинделя.
– Ты посмотри, как наш градоначальник проводит свободное время! – усмехнулся Дага. В углу он заметил корзину для опилок, которая была пуста, и метлу. – А ну-ка тащите сюда этого молчаливого! Проверим, как этот станок работает!..
Глядя, как лысый и бывший милиционер привязывают жертву к станине, Дага выдавил:
– Они тут скоро и видеомагнитофон соберут…
Парень, привязываемый боевиками к станине лицом к шпинделю, был бледен от ужаса. Но все равно продолжал молчать и лишь судорожно дернул кадыком, когда увидел, как Дага при помощи ключа зажимает в кулачки шпинделя кусок арматуры.
– Крутите колесо! – приказал бандитам Дага, сам вставая таким образом, чтобы вращением поворотного механизма можно было придвигать тело пленника к вращающейся арматуре.
Примотанный к токарному станку кусками веревок парень кричал так, что закладывало уши.
Разговор продолжился. Что заставляло этого формально уже почти мертвого человека так упорствовать? Он лишь орет, как волк, которому капкан перебил лапу. Пять минут назад руку этого молчаливого горожанина положили на станину станка, и Хан, самый исполнительный из команды Даги, дважды ударил прикладом автомата по кисти молчуна. Дага, когда услышал этот вопль, сразу подумал о том, что нужно было сделать это еще в комнате и не тратить время на то, чтобы заводить какой-то дурацкий станок. Но его сжигало любопытство – как этот станок будет работать, если к нему привязать живого человека.
Пока лысый и милиционер раскручивали колесо, заставляя барабан вращаться с максимальной скоростью, Дага медленно жевал губами сигарету, и упорство этого горожанина приводило его в состояние раздражения.
– Куда ушли русские, шакал проклятый? – в который уже раз повторил он вопрос. – Ты же сдохнешь сейчас страшной смертью!
Но горожанин молчал, стиснув зубы. И только рука его, перебитая в кисти, тряслась и вздрагивала.
– Зачем терпеть такую боль, заставляя себя молчать? Почему нельзя просто назвать место, куда отправились эти ублюдки?! Я не могу бегать по пространству – здесь сотни квадратных километров!.. Ты понимаешь меня, неверный?!
Тот молчал.
Нужно было просто сказать, что разведчики ушли к предприятию Алхоева. Не к водопаду, не к бункеру, не к горам, а к тому месту, где ревут странные механизмы и возвышаются металлические трубы. И все бы обошлось.
Эти пленники знали, куда ушли разведчики. Дага готов был поклясться. Скорее всего они и помогли им спуститься со стены.
– Куда ушли русские, парень? – прошептал Дага, заглядывая в лицо русскому. – Скажи, и я тебя отпущу. Ты и так уже хлебнул через край, так не дай мне обозлиться…
– Я не знаю куда! – ответил тот. – Нам приказали сидеть. Военные вышли, и больше мы их не видели.
Пловцов сидел у стены, опустив голову, и думал, насколько тверды и одновременно беспомощны эти люди. Они молчат, терпят боль, и в то же время в них живет какая-то покорность, рабское повиновение, мешающее броситься сообща на врага и задавать.
– Смотрите! – закричал Дага, пинком откидывая в сторону створку двери, чтобы та не мешала. – Смотрите все! Я буду делать это, пока кто-то из вас не назовет место, по направлению к которому выдвинулись люди Стольникова!
Парень, свисая со станка и пытаясь сплюнуть с разбитых губ слюну, смотрел на Дагу. Его переломанные в суставах пальцы на левой руке торчали из ладони, как сучья. Неподалеку стоял Хан и с любопытством рассматривал ногу горожанина. Ступня была покрыта ржавой пылью. От белой рубашки почти не осталось следа. Та ее часть, которая еще продолжала висеть на теле, словно разодранная в бою туника гладиатора, была насквозь пропитана кровью. Казалось, нажми на нее – и из-под пальца просочится струйка крови.