– Я не успел вывести его, – грустно пояснил Никольский. – Меня наградили им в Треблинке.
– Как вы хотели вывести его?
– Как выводят татуировку, – Никольский пожал плечами. – В Париже достаточно мастеров. Еще у меня была мысль просто взять нож и срезать часть кожи. Но я не успел.
– Вы терпели бы боль? – поразился Жорж Лерне.
– Думаю, да, – ответил сосед. – Рана все равно зажила бы.
Взгляд Никольского был честным, открытым. Звонарь почувствовал к нему доверие.
– Почему вас держат здесь? – спросил звонарь. – Вас должны были отправить в концлагерь, откуда вы сбежали. С вами разобралось бы лагерное начальство… Ах, я забыл! – Он хлопнул себя по лбу. – На вас же убийство!
– …И еще они пытаются выяснить, что я сделал, пока был на воле! – добавил Никольский и покачал головой. – Как жаль, что я не успел связаться с подпольем. В таком бы случае я бы действительно хоть немного отомстил нацистам. А теперь получается, что на моем счету только один нацист… да и не человек вовсе…
– Вы попали к людям Кнохена, – покачал головой звонарь. – Они из вас вытянут жилы.
– Кто это – люди Кнохена? – не понял собеседник.
– Те, кто пытал вас, – ответил Жорж Лерне. – Это страшные люди. Это гестапо.
Звонарь был впечатлен. Особенно впечатлили слова Никольского о том, что его, видимо, скоро расстреляют.
– А вы? – с надеждой спросил Никольский. – Вас ожидает та же участь?
– С чего вы взяли? – растерянно спросил звонарь. И даже отодвинулся.
– Мы сидим в одной камере, это камера смертников, – уверенно отвечал сосед.
– Вы что? – совсем растерялся звонарь.
– Не далее чем сегодня мне сказали, что меня ждет расстрел. Ну, может быть, проведут еще один-два допроса. – Сосед сжал кулак. – А вы чего ждете? Помилования? – Он осклабился. – Напрасно! Из камер по улице Соссэ никто не возвращался.
Звонарь долго обдумывал услышанное. Он поймал себя на мысли, что не верит этому человеку… Или верит? Но какие были основания не верить новому соседу по камере? Наверняка Никольский говорил правду.
– Потому в камере и нет мебели, – мрачно заметил Жорж Лерне. – Что вы предлагаете?
– Что я предлагаю? – Собеседник очень долго смотрел на него, потом подмигнул. – У меня по этой части богатый опыт… Что-нибудь придумаем.
Вечером того же дня во дворе здания, а окно камеры выходило во двор, раздался топот сапог, взревел автомобильный двигатель. Сокамерники переглянулись. Тут они услышали, как взвизгнули тормоза, стукнула дверца.
– Что это? – спросил Никольский.
– Не знаю, – покрутил головой Жорж Лерне.
Звонарь устремил взгляд на маленькое окно под потолком, забранное решеткой. Окно выходило во двор. Ему вдруг пришло в голову, что в окно запросто можно выглянуть. Если кто-то подсадит…
– Желаете полюбопытствовать? – угадал Никольский.
– Да, если можно, – согласился француз.
Сосед, кряхтя, поднялся на ноги и подошел к стене. Он опустился на колени и уперся руками в стену.
– Вы легче меня, – сказал он. – А я, кажется, уже в силах вас выдержать. Только недолго.
Жорж Лерне осторожно ступил ногой на плечо сокамернику, оттолкнулся от пола другой ногой. Сосед пошатнулся, но Лерне уже схватил обеими руками прутья оконной решетки, сжал изо всех сил.
– Попробуйте теперь подняться, – прошептал француз.
Никольский поднялся с одного колена, со второго. Получилось. Он стоял на полу, пошатываясь, а сосед по камере, согнув руки в локтях, висел на прутьях оконной решетки.
– Что-то видите? – спросил снизу Никольский.
Над городом сгущалась тьма. Но во дворе светил фонарь и кое-что освещал… Посреди двора стоял грузовик с высоким крытым кузовом, возле грузовика – отделение солдат. Перед автоматчиками расхаживал офицер в мундире. К офицеру подошел ефрейтор, офицер отдал команду, и ефрейтор развернулся, бросился бегом… Он пропал из поля зрения.
– Что там? – повторил Никольский.
– Погодите…
Солдаты получили команду разойтись. Спустя какое-то время во двор вывели пять сутулых фигур. Заключенных подвели к машине. Двое солдат стали с двух сторон кузова, и заключенные полезли в кузов. Один вдруг вскрикнул, рванулся было в сторону, но его сильно ударили, толкнули назад. Человек сделал жест, будто вытирал лицо, и скрылся в кузове.
– Немцы вывели пять человек, всех посадили в грузовик, – прошептал Жорж Лерне. – Что это значит?
– Значит, сегодня не наша очередь на расстрел, – весело заметил Никольский снизу. – Слезайте!
Жорж Лерне отпустил руки и спрыгнул на пол.
– Вы слишком циничны для советского офицера, – сказал он, отряхиваясь.
– Уж какой есть, – не переставая улыбаться, ответил Никольский. – А вы видели других советских офицеров?
Звонарь прикусил язык. Впрочем, кажется, Никольский не придал особенного значения его реплике.
В коридоре раздались шаги, но Жорж Лерне и его сосед по камере уже успели опуститься на сено. Шаги приблизились к двери, и заключенные выглядели как ни в чем не бывало. Оба сидели с равнодушным видом.
Дверь камеры распахнулась. Появившийся надзиратель поманил звонаря пальцем:
– Ты! Иди сюда!
Жорж Лерне побледнел. Оглянулся на товарища, жалобно переспросил:
– Я?
– Ты, ты, – весело сказал надзиратель. – Иди сюда, не бойся.
Звонарь поднялся, на негнущихся ногах подошел к двери.
– Приятель, а я тебе не нужен? – раздался за спиной веселый голос Никольского.
Надзиратель не обратил на него внимания. Вообще Лерне вдруг узнал надзирателя – это был один из допрашивавших. В памяти вдруг всплыло, что этот парень не особенно бил его…
Когда Лерне переступил порог, гитлеровец прикрыл дверь.
– Хочешь заработать пачку сигарет и банку тушенки? – тихо спросил он. – Я набираю похоронную команду. Надо поработать. Извини, большего сделать для тебя не могу…
– Да, конечно… – растерянно пролепетал звонарь. Он не мог понять.
– Сейчас мы расстреливаем пятерых, – продолжал немец довольным тоном. – И не удивляйся, что я заговорил с тобой, у меня мать была француженка. Она была набожной, пока не умерла…
– Что? – спросил Жорж Лерне.
– Выкопают яму для себя они сами… Но надо, чтобы их кто-то закопал.
Жорж Лерне зажмурился изо всех сил. Наконец он понял, что от него требуется! И пусть услышанное больно резануло уши, ему, кажется, не оставляли выбора… Опустив плечи, звонарь покорно поплелся к выходу. По крайней мере, провиант не будет лишним, подумал Жорж Лерне.