– Случается.
– А вот второй. Его забрали СС, и я не знаю, где он.
– Это можно выяснить.
– Мне почему-то кажется, что он был в еще более плохом состоянии. Навряд ли он мог выдержать долгую дорогу.
– Думаю, что твои предположения верны. Я перезвоню тебе через пару дней.
– И заезжай в гости. Друзья прислали мне из Франции отличный коньяк!
– Я это запомню!
– Коммутатор? Группу С 9.
– У телефона унтерштурмфюрер Майнике! Слушаю вас!
– Хайль Гитлер, унтерштурмфюрер! Это гауптман Ранке.
– Хайль Гитлер, герр гауптман!
– Мне нужен гауптштурмфюрер Горн.
– Одну минутку, герр гауптман, я переключу вас на него.
– Ранке? Случилось что-то особенное? В штабе появился медведь? Вы вспомнили старика Горна!
– Не прибедняйтесь, Аксель! Хотел бы я быть таким стариком! У меня в штабе у машинисток даже шейные позвонки трещат, так они выкручивают голову, чтобы еще раз на вас посмотреть!
– Эх, Вилли, Вилли! Вы такой же неисправимый льстец! Я понимаю, почему генерал вас держит при себе. Кто-то же должен напоминать ему о его талантах. А лучше вас с этим никому не совладать!
– Подобных напоминающих и без меня вполне достаточно. Я его рабочая лошадь, увы, Аксель, но это так!
– И чем же он вас нагрузил на этот раз, если вы вдруг вспомнили о нашем существовании?
– Рутина, все как всегда. Бой закончился, и я теперь должен увековечить его для потомков. И для руководства, само собой разумеется. Расписать всю обстановку. Кто и где стоял. Что и когда сказал, какие команды отдал. Увы, хлеб штабного работника не так уж и сладок.
– Ну так в чем дело? Попросись в войска! Смени обстановку, наконец!
– Я пробовал – старик остался непреклонен. Каждый должен исполнять свой долг там, куда поставлен руководством!
– Да, это вполне в его стиле. Но чем же я могу тебе помочь, Вилли? Мы – скромные санитары прифронтовой полосы, что нам известно о ваших трудах?
– Кое-что знаете и вы, не скромничай, Аксель!
– Убедил. Спрашивай.
– Аксель, восемнадцатого августа твои ребята подобрали около дота номер шестнадцать раненого русского. Мне хотелось бы его допросить.
– Хм… Боюсь, это будет затруднительно.
– Он что, переодетый генерал? Пишет вам роман о жизни Сталина?
– Я бы с интересом такой роман прочел! Нет, Вилли, все намного проще и в то же время сложнее. У нас его нет.
– Он что – умер от ран?
– Не знаю.
– То есть?
– На обратном пути наша машина попала в аварию. Моих ребят отвезли в госпиталь. Там они и лежат до сих пор.
– А русский?
– Его забрали бравые парни из комендатуры. Ты уж извини, но у меня хватает забот и без него. Да и вряд ли он дожил бы до допроса. Ребята говорили, что был совсем плох.
– То есть ты советуешь мне позвонить в комендатуру?
– Скорее уж в приемную господа бога! Думаю, что там тебе намного быстрее, а главное – точнее расскажут о том, в каком именно котле преисподней он сейчас греет кости…
Начальнику… гарнизона
полковнику Мойзелю
Прошу Вас организовать проверку в подчиненных Вам местах содержания пленных солдат противника на предмет нахождения в них бойцов 82-й отдельной штрафной роты РККА. О результатах прошу меня уведомить.
Начальник штаба 62-й пехотной дивизии
полковник Штайнерт
Сегодня у нас началось наконец какое-то движение. С утра на краю котловины нарисовался какой-то тип с рупором в руке. Подчиняясь его командам, мы все выстроились в дальнем от него крае нашей ямы. С дороги сошло вниз несколько таких же, как и он, типов с полицейскими повязками. С собой они притащили несколько столов и табуретки. Расставили столы в линию, уселись – и началось.
Нас заставили по одному подходить к столам, и там производился опрос. После этого опрошенные бойцы уже не возвращались назад, а отходили метров на двести в сторону, где им и было приказано строиться. Интересно, что они там выспрашивают? Ничего, очередь дойдет, узнаю все сам.
Это произошло приблизительно через полтора часа. Подойдя к столу, я оказался перед немолодым уже дядькой. Очки с круглыми стеклами придавали ему вид сельского учителя. Правда, в сочетании с полицейской повязкой это вызывало у меня странные ассоциации. На столе лежала толстая амбарная книга, в которую он что-то записывал.
– Фамилия, имя, отчество? – спросил он, не поднимая головы.
– Леонов, Александр Павлович. – Врать было бессмысленно, красноармейской книжки у меня не было. Скорее всего, ее забрали немцы. Так или иначе, но такую нестыковку они могут заметить. Да и правда мне ничем сейчас не грозила. Ничем особенным Леонов перед немцами не знаменит, выделять его среди прочих им незачем. И не за что.
– Год рождения?
– Тысяча девятьсот первый.
– Коммунист?
– Что? А… нет. Я же из штрафников…
– Отвечайте на вопрос!
– Нет. Я не член партии. В комсомоле тоже не состоял.
– Звание? Воинская часть?
– Красноармеец. Восемьдесят вторая отдельная штрафная рота.
Впервые он поднял голову и посмотрел на меня. В его глазах возник интерес.
– За что попали в штрафники?
– Командиру в рыло двинул.
– Хм! – Он сделал какую-то пометку в книге.
– Как попали в плен?
– Не помню. Был контужен разрывом.
– Да? Откуда ранения?
– Да от разрыва от этого, откуда ж еще?
– Повернитесь!
Я повернулся спиной, и он с сомнением осмотрел раны, не прикасаясь ко мне руками.
– Ранения пулевые?
– Нет. Что-то по касательной по спине проехалось. Руку вот обжег…
– Когда в плен попали?
– Восемнадцатого августа. Нас в атаку бросили, тогда меня и контузило.
– Кем были до армии?
Что ему соврать? Что я могу делать такого, что бы не вызвало сомнений у окружающих? Морду могу качественно набить, только дайте! Хотя… тут таких желающих – человек семьсот. Не прокатит. Надо что-то другое придумать.
– Машину водить могу. По плотницкой части умею.
– А чего тогда в пехоте, если шофер?
Вот въедливый какой отыскался!
– Так штрафных шоферских подразделений нет еще.