Потери противника в личном составе составили:
9 офицеров и 186 солдат противника убиты и захоронены на поле боя;
3 офицера и 84 солдата ранены и направлены на излечение;
2 офицера и 157 солдат взяты в плен и направлены во временный лагерь для проведения допросов и последующей работы с ними.
Среди убитых на поле боя был опознан начальник Особого отдела майор Осадчий.
Мною отдано распоряжение на выявление среди пленных и раненых сотрудников Особого отдела для проведения с ними работы согласно плану операции.
Поиск документов и иных представляющих интерес предметов на месте боя производится.
Организовано преследование остатков разбитых частей противника, разбежавшихся во время боя по лесу.
Ожидаю прибытия спецгруппы для выдвижения в район бункера.
Полковник Август Кранц.
— Ну и где он тут? — протягиваю капитану бинокль.
Он осматривает край берега, переводит окуляры в стороны.
— Должен быть где-то здесь… вон ориентир — черный камень. В створе с ним должен быть обломок стены… но вот его-то я и не вижу… разве что… Вон, чуть левее гляньте.
Беру бинокль назад. Камень… да, вижу — неслабая такая каменюка. А вот обломок стены…
— Черт его знает, товарищ капитан… Тут их столько всяких…
Лейтенант молча забирает у меня бинокль и всматривается. Не мешаю, он-то здесь подольше нашего в монастыре похаживал, так что есть шанс, что он окажется поглазастее.
— Так вот же он! — тычет Демин рукой в направлении монастыря. — Вот этот здоровенный кусище!
И впрямь — стена в этом месте треснула и расселась, и один из оставшихся фрагментов накренился в сторону берега.
Мы переглядываемся. И верно, лучше ориентира не придумать. Даже и свались фрагмент стены наземь, так и то — с этого места его никуда не утащить. Весу в нем… никакой тягач не сдвинет. Под стать булыжнику — в том тоже тонны полторы будет.
Значит, вход в тоннель правее булыжника. Берег там относительно крут и густо порос кустарником и травой. Теперь осталось немного — пересечь реку и отыскать эту самую дыру. Учитывая то, что делали ее не самые глупые инженеры, да и еще мелочь кое-какую имея в виду, можно предположить, что задачка эта будет весьма нелегкой…
— Из бункера это место видно? — спрашиваю у капитана, продолжая шарить окулярами по противоположному берегу.
— Весь берег простреливается. Там есть для этого амбразуры выносных огневых точек.
— Их легко найти? Я имею в виду — изнутри.
— Совершенно не вопрос. Дело только во времени. И в наличии личного состава для занятия этих постов.
— Как вы думаете, товарищ лейтенант, хватит ли сил у этих лжедесантников на то, чтобы занять еще и эти посты?
— В бункер их пришло восемь человек. Один, вместе с радиостанцией, должен был уйти вместе с нашими. Пост в подвале там парный, — один дверь открывает, два поста на стенах, пост в зале с кабелями. Да их еще и менять нужно когда-то… Может сюда людей и не хватить.
— А может и хватить… — пробурчал капитан.
Настроение у всех нас было весьма подавленное.
Дойти сюда засветло мы, разумеется, не успели. А утром стоявший на посту Асанович заметил в воздухе несколько немецких самолетов. Чуть позже нас всех разбудили отдаленные разрывы где-то в лесу. Рвались бомбы, потом загрохотали орудия. Объяснять причину этого никому не потребовалось — всем и так все было ясно. Через некоторое время самолеты прошли назад, причем один из них слегка дымил.
Только лейтенант в сердцах лупанул кулаком о дерево.
— Мы же могли успеть! Вышли бы в район встречи…
— И легли бы там под бомбами, — закончил за него Рябинин. — Сколько там было бойцов?
— Более четырехсот человек, товарищ капитан! Пушки, пулеметы, даже танк…
— А нас — менее отделения! Я допускаю, товарищ Демин, что тут у вас все чудо-богатыри, но не настолько же, чтобы плевком самолеты сбивать? Противник был хорошо осведомлен о численности вашей сводной группы и маршруте ее движения, вы ж не думаете, что он там роту в засаду упрятал? Много мы сумели бы сделать, даже придя туда вовремя?
Все так, только осадок на душе остался нехороший. Нет, умом-то мы все понимали, но вот смириться с тем, что где-то там сейчас бомбят и расстреливают наших товарищей… было весьма непросто. Понимал это и капитан, поэтому замолчал и более с разговорами не лез. А через три часа мы вышли к берегу реки.
— Товарищ капитан! — нарисовался сбоку Гришанков. — Разрешите обратиться?
— Слушаю вас, товарищ…
— Боец Гришанков!
— Слушаю вас, товарищ Гришанков.
— Я плаваю хорошо! Может быть, попробую на ту сторону махнуть? Вы только скажите, что там искать-то нужно!
Капитан чешет в затылке.
Ясное дело, что искать вход лучше днем. Но вот если немцы просматривают берег и реку…
— Я и под водой проплыть могу! Метров по двадцать проплывал на спор!
Капитан молчит. Послать туда сейчас Гришанкова — риск спалить всю операцию к чертям свинячьим. Если немцы засекут бойца… На этом всем можно ставить крест — в бункере никто не сомкнет глаз. А уже к утру тут будет немецкая пехота… И тогда — конец.
— А со стен? — поворачиваюсь к лейтенанту. — Там как-то войти можно?
— Нереально, — отрицательно качает он головой. — Даже и близко не подойдете — срежут. Только тут, тем более что про этот вход никто из нас и не знал даже. Стало быть, немцы тоже не знают.
Вопросительно смотрим на Рябинина. Тот с сомнением качает головой:
— Опасно… Если пловца заметят — всей операции конец.
— А если немцы пришлют сюда подкрепление? Тогда, даже если и проникнем внутрь, — толку немного, никуда не пройдем, просто не сможем, — резонно возражает ему лейтенант.
Капитан смотрит на меня.
— Товарищ лейтенант дело говорит, — соглашаюсь я. — В воду можно войти выше по течению, там поворот, и этот участок реки со стороны монастыря не виден.
Демин кивает: эта идея ему нравится.
Еще раз осматриваем место предполагаемого входа. Там кое-где присутствуют достаточно густые кустики, которые вполне могут укрыть нашего разведчика от посторонних глаз. В некоторых местах кусты эти подходят прямо к воде. Шанс заныкаться в них достаточно высок. Надо только скрытно пересечь реку. Она здесь не очень широка — метров десять — и довольно извилиста. Так что если проплыть под водою опасный участок… можно рискнуть.
— Только вот тогда надо будет под водою уже не двадцать метров проплыть… Сможешь? — поворачиваюсь к Гришанкову.