— Так? — это он уже к полицаям.
— Да, все так. Он еще банку гуталина оттуда выбросил. А сухари у него в логове были и одна открытая банка от консервов там же была. А вторую банку мы забрали, он ее открыть не успел…
— Достаточно. Вы говорили, — это он уже ко мне. — Что вы бежали из эшелона, где вы сидели. Как это?
— Ну, сидел-то я не в эшелоне, конечно. А в тюрьме.
— За что?
Я продемонстрировал ему свои руки.
— За это самое и сидел. Это, может для вас — тюрьма плохо. А я уж и привык.
— Зачем же бежали?
— Так на воле все одно — лучше. Да и слух прошел, что могут нас и не довезти вовсе.
— В смысле — не довезти?
— В том самом, что могут и к стенке поставить. Было уже такое, я слышал.
— То есть, вы хотите сказать, что бежали из эшелона и три месяца скрываетесь в лесах?
— Да уж и поболе трех месяцев будет…
— На что же вы надеялись?
— День прошел — уже и хорошо. Там, дальше — видно будет. А мне и так неплохо.
— И как же долго вы так собирались жить?
— Я, в свое время, из тайги, с Колымы, семь месяцев выходил — и ничего, вышел.
Переводчик повернулся к оберлейтенанту, и они минут пять о чём-то переговаривались. Поверили или нет? Чего мне теперь от них ожидать? Сказка моя шита белыми нитками, и раздолбать её — пять минут работы головой. Проверить все они, конечно, не сумеют, да и зачем это им надо? Поставить к стенке они и так меня могут, для этого все поводы у них есть.
— Господин оберлейтенант считает, что вы врете. Чем вы можете подтвердить свои слова?
— Ничем не могу. Если хотите, то можно сходить, трупы эти показать. Ну, немцев и этих вот…
— Вот вам карта — покажите.
— Не умею я с этими штуками обращаться. Пальцем, конечно, ткнуть нетрудно, да толку с того будет? Разве что, проводить туда кого-нибудь?
— Можно подумать, что у нас больше нечего делать, кроме как ходить с вами по лесам. У вас есть еще какие-нибудь сведения, способные нас заинтересовать?
— Откуда же? Не знаю я больше ничего.
— Господин оберлейтенант считает, что вы — партизан. И находитесь тут с целью нападения на германских солдат. Чем вы можете доказать обратное?
— Ну, считать он может все, что хочет, тут я ничего поделать не могу. А только, не партизан я…
БАМС!
И я оказался на полу. Кто-то из «дознавателей» приложил меня по затылку. Неслабо приложил, надо отдать ему должное. Я даже и не заметил, какой сигнал ему подал переводчик.
— Что и как считать и думать — это мы без вашей подсказки решим. Отвечайте на задаваемые вам вопросы. Понятно?
— Да чего уж тут не понять…
— Вот и хорошо. Какое задание вы получили от партизанского командования?
— Не получал я никаких заданий. Я вам могу что-то показать?
— Что именно?
— Рубашку я снять могу?
— Снимайте.
Я медленно приподнялся (за спиной засопели «дознаватели») и, сняв полушубок, начал раздеваться.
— Ого! — среагировал кто-то из полицаев.
— Что это? — обратился к ним переводчик.
— Это, господин унтер-офицер, знаки отличия воров. Он, скорее всего, действительно много в тюрьме просидел. За одну ходку столько не нарисуют.
— Ходку?
— Ну, это если один срок отсидел, говорят — одна ходка была. А чтобы такие вот отметки получить — надо несколько раз отсидеть.
— Ну и что?
— Так не поверят партизаны такому вот «расписному». Не будет с ним никто разговаривать.
Переводчик снова обернулся к оберлейтенанту, и они опять о чем-то заговорили. На этот раз, разговор продолжался дольше, чем раньше.
— Господин оберлейтенант считает, что партизан и уголовный бандит — имеют между собой мало разного. И тот бандит — и этот.
— Ну, я ж никого еще не грабил…
— И уже не успеете. Вы прятались в лесу, с оружием, и только одного этого достаточно, чтобы вас расстрелять или повесить.
— За что ж это?!
— По законам военного времени. Вы об этом слышали?
— Так это — у Советов!
— У нас — тоже. И у нас должны быть ОЧЕНЬ важные причины, чтобы этого не сделать прямо сейчас. Вы можете нам такие причины предъявить?
— Что же я вам — из пальца должен их высосать?
— В смысле — из пальца? Что сделать?
— Придумать.
— Нет. Придумать не надо ничего. Нам придумки не нужны. Нужна правда.
И какую же правду ему сказать? Назвать Ланге? Это, конечно — козырь. Да, еще какой! Обер этот по стойке «смирно» встанет. Только вот закончится это плохо. Ну, положим, сразу они меня не шлепнут, это факт. Но смотреть будут в три глаза. Пару дней я тут высижу, потом приедет неразговорчивый гауптман и… И толстая полярная лисичка улыбнется мне снова. На сей раз — окончательно. ЭТИ меня живым не отпустят. Ну, попутно и Кресту — амбец. Да и не ему одному… Этот выход ничего хорошего мне не сулит. Наоборот — смерть моя будет тяжкой и неприятной.
Оберлейтенант, не торопясь, расстегнул кобуру и вытащил из нее «вальтер». Передернул затвор и вопросительно посмотрел на переводчика.
— Вам нечего нам сказать? Тогда, вы нам более не нужны.
— Отчего же, есть, что сказать. Только мне от вас гарантии нужны.
— Гарантии? Какие же?
— Я не буду говорить при них, — кивнул я в сторону полицаев. — Они понимают по-русски, и после моего рассказа вы должны будете их расстрелять.
— Мы? Должны? Вы отдаете себе отчет в своих словах?
— Да. И очень хорошо. Это ВЫ не очень представляете себе, с чем имеете дело.
— Вы не заговариваетесь?
— Ничуть. Мне терять нечего. А вот у ВАС ВСЕХ могут быть ОЧЕНЬ большие неприятности.
— Вы, в вашем положении, осмеливаетесь угрожать НАМ?
— Я не угрожаю, а просто объясняю вам всю серьезность сложившейся ситуации.
— И?
— Если я вам все расскажу, а операция сорвется, то ВАШЕ командование будет искать виновных в этом. Начнет оно с поисков возможных источников утечки информации. Вам подсказать, кто будет в этом списке первым? — и я покосился на полицаев.
А их пробрало! Вон как озираются по сторонам! Ясен пень, до них дошло и они задергались.
— Ну, это уж мы сами будем решать!
— Да, ради Бога! Это ж не моя голова будет на кону стоять, после всего этого.