Следом за автоматчиком на крыльцо бросились и остальные азербайджанцы. Они стали один за другим нырять в вестибюль.
Первый проникший внутрь автоматчик сразу же получил пулю от обороняющихся.
Охранники Чернявого не стали опрометчиво выскакивать наружу, а, услышав выстрелы с улицы, с пистолетами на изготовку ждали нападавших у дверей между залом и вестибюлем.
Эта тактика оказалась единственно верной.
Азербайджанец-автоматчик, почти не целясь, от бедра выстрелил из своего «Калашникова» в дверной проем. Но вместо очереди прозвучал одиночный выстрел. Патроны в рожке кончились.
Охрана Чернявого, не дожидаясь, пока противник перезарядит автомат, всадила пулю в плечо и живот. Выронив «Калашникова», он рухнул на полированный каменный пол.
Остальные под прикрытием беспорядочной стрельбы, рассчитанной скорее на шумовой эффект, подхватили раненого под руки и вытащили из вестибюля.
Еще один сделал попытку дернуться за автоматом, но просвистевшая над головой пуля заставила его спешно ретироваться.
Отстреливаясь на ходу, азербайджанцы спустились по лестнице к машине, забросили раненого на заднее сиденье «Волги» и кое-как втиснулись сами.
Хлопнули дверцы, машина, набирая скорость, помчалась по дороге. Пока Чернявый и его люди выскочили на улицу, машина на первом же перекрестке резко ушла направо.
Стрелять вслед было бесполезно, отправляться в погоню не на чем.
Кроме темно-синего «Опеля», пострадали «Жигули» Терентия. В них оказались разбиты стекла, продырявлены пулями дверцы, крылья и два колеса.
Сам Терентий выбрался на крыльцо последним. К моменту нападения он выпил уже столько, что все произошедшее не коснулось его сознания.
Когда началась стрельба, кореша просто толкнули его под стол. Когда Терентию удалось выбраться из-под стола, перестрелка уже закончилась.
Сейчас он, ошеломленно хлопая глазами, смотрел на трупы, валявшиеся у его ног.
Шварценеггер лежал в огромной луже крови, которая стекала вниз по ступенькам, уже достигнув тротуара.
Рэмбо валялся в вестибюле у самого порога лицом вниз.
Охранники подняли его, перевернули на спину, осмотрели.
Чернявый стоял рядом с пистолетом в руке. Ему так и не довелось сделать ни единого выстрела. Глаза лидера «синих» метали молнии, лицо было перекошено от злобы и ярости, руки дрожали от возбуждения.
— Что там? — почти выкрикнул он.
— Готов жмурик, — сказал один из охранников, выпрямившись и брезгливо сморщившись.
Его пальцы были в крови.
— А «волына» где?
— За пазухой торчит.
— Тоже мне Рэмбо, — презрительно сказал Чернявый и сплюнул. — Хоть бы раз на курок нажал.
— Ему в спину все засадили.
— Значит, так и надо, — проговорил Чернявый, перешагивая через труп.
Выйдя на крыльцо, он спрятал свой пистолет в подмышечную кобуру. Потом подобрал валявшийся под ногами «ТТ».
Когда Шварценеггер выронил свое оружие, оно отлетело в сторону и потому не испачкалось в крови. Чернявый вынул из «ТТ» обойму, сунул пистолет за пояс и принялся пересчитывать патроны.
Именно за этим занятием его и застал подбежавший к «Олимпу» Жиган. Тем временем охранники вытащили из «Опеля» труп Бычка и осмотрели его.
— Этот тоже готов.
— Царство ему небесное, — кивнул Чернявый.
Жиган, глядя на трупы, покачал головой.
— Опередили они тебя.
— Ну это мы еще посмотрим, кто кого опередил, — мрачно сказал Чернявый и добавил: — Семь…
— Что? — не понял Жиган.
— Семь патронов у него осталось. Только один раз и успел выстрелить.
— Я бы на твоем месте с такими бойцами воевать не пошел.
Чернявый метнул на Жигана испепеляющий взгляд.
— А ты не на моем месте.
— Это верно.
Терентий на негнущихся ногах спустился вниз по ступенькам к Жигану.
— Ну дела творятся… — осоловело про-
говорил он. — Не успел я пару рюмок хлопнуть, а тут уже три жмурика.
Заикаться он, как ни странно, перестал.
— Надо валить отсюда, Жиган, а то щас ментура понаедет. Вон, смотри, как из окрестных домов повылупливали.
Жиган только сейчас обратил внимание на испуганные лица за окнами квартир.
— Тебе тоже не стоит задерживаться, — обратился Жиган к Чернявому.
— Я сам разберусь, — угрюмо произнес тот. — Эй, пацаны, давайте отсюда через служебный вход и двором. И «волыны» не забудьте с собой забрать.
Он отдал одному из охранников свое оружие и пистолет Шварценеггера.
— А с «Калашниковым» что делать? — спросил другой охранник.
— Забирайте, он нам тоже пригодится. Терентий с унылым видом разглядывал свой «жигуленок».
— В-вот суки! — в сердцах выругался он. — Такая тачка была. Что теперь делать? Дырок столько, что не замажешь.
— А ты ментам пожалуйся, — без тени юмора сказал Чернявый. — Может, помогут чем.
Терентий хотел огрызнуться, но, вовремя передумав, лишь махнул рукой.
— Э-э…
Чернявый прошел к своему изуродованному «Опелю», задумчиво посмотрел на кровавые пятна под ногами, а потом ни с того ни с сего врезал носком ботинка по продырявленному крылу.
В машине что-то щелкнуло, и над улицей разнесся сиплый голос Любы Успенской:
Раз темной ночкой
Пошли мы на дело,
Вор погорел,
Погорела и я,
Вор оторвался,
А я не успела…
Утром Жиган проснулся с тяжелой головой.
Накануне вечером ему было, конечно, не до больницы.
Вернувшись домой, он долго сидел в одиночестве за кухонным столом, до фильтра докуривая одну сигарету за другой.
События нескольких последних дней вновь начали менять его жизнь. И не только ее.
Состояние души возвращалось к тому прежнему, вроде бы забытому и похороненному, но быстро всплывшему наружу. Такое случалось в его жизни дважды.
Один раз, когда молодой необстрелянный солдат Константин Панфилов сразу после учебки попал на войну.
Во второй раз он испытал подобное ощущение в камере следственного изолятора и в зоне.
Оба раза в основе этих несхожих, казалось бы, ситуаций лежало одно — постоянная угроза для жизни. И на войне, и за решеткой нужно было выжить. Выжить во что бы то ни стало, любой ценой. Иногда даже ценой чьей-то жизни.