— Не знаю, гражданин начальник.
— Шо ты усе начальник да начальник? В погонах разбираешься?
— Разбираюсь.
— Ну так хто я?
— Товарищ капитан.
— Вот так и говори — товарищ капитан.
— Привычка, гражданин… товарищ капитан.
Костенко пропустил эти слова водителя мимо ушей.
— Груженый?
— Ага.
— Шо у тебя в кузове?
— Клубника, товарищ капитан, — Самарин нервно облизнул губы.
— Якая такая клубника? Рано ж еще.
— Польская, товарищ капитан.
— Клубника — это добре, — протянул Костенко, — моя женка клубнику любит.
Несмотря на такой явный намек, шофер «КамАЗа» не торопился выполнить пожелание капитана Костенко.
— Может, я лучше штраф заплачу, товарищ капитан? — переминался он с ноги на ногу.
— И штраф заплотишь, это само собой. А вообще, — гаишник посмотрел в водительское удостоверение, — Самарин, нравятся мне твои права. Надо, наверное, их себе оставить.
— За что, товарищ капитан? — взмолился водитель. — Я же только скорость превысил.
— А на сколько ты ее превысил? Знаешь, шо за такое нарушение положено прав лишать?
— Я заплачу сколько надо, товарищ капитан. Только права не отбирайте. С копейки живу, без прав мне никак.
Костенко повертел в руках «корочки», отложил их в сторону, чмокнул языком.
— Шо, ты говоришь, у тебя у фуре?
— Да я бы с удовольствием, товарищ капитан, только клубника не моя. Из кооператива одного.
— Шо тебе важней — кооперативная клубника или свои «корки» назад забрать?
Самарин оглянулся.
— Я щас, товарищ капитан. Я только спрошу. Там сопровождающий из кооператива сидит.
— Ага, спытай своего сопровождающего, — насмешливо протянул Костенко, похлопывая «корочками» водительского удостоверения по колену.
Шофер пулей метнулся к грузовику, забрался в кабину и несколько минут что-то горячо обсуждал с пассажиром.
— Дывись, Стрельцов, — сказал Костенко младшему лейтенанту, присевшему на капот «Жигулей», — як клубники жалко. Прав не жалко, грошей не жалко, а якусь срану ягоду жалко. От люди.
Наконец шофер вышел из «КамАЗа» и зашагал по направлению к патрульному автомобилю.
Одновременно с ним из кабины выбрался и пассажир грузовика. Он обошел «КамАЗ» сзади и остановился возле двери фуры.
Стрельцов посмотрел на пассажира с некоторым недоумением. Несмотря на жаркое утреннее солнце, он был одет в почти наглухо застегнутую кожаную куртку.
«Здоровый бугай, простыл, что ли?» — подумал про себя младший лейтенант.
— Шеф дает добро, — сипло сказал водитель грузовика. — Только…
— Шо?
— Начальник, — в сердцах сказал Самарин, — иди сам выбирай.
— Ты шо, сам принести не можешь? Шофер промычал что-то невнятное и махнул рукой.
— От люди, — недовольно протянул Костенко, — херней маюца.
Он отложил радар в сторону, на всякий случай прихватил с собой водительские права Самарина и направился к фуре.
— Стрельцов, посиди в машине. Я сам разберусь.
Младший лейтенант уселся в машину и закурил. «Интересно, — подумал он, — поделится или нет? Кто их знает, этих хохлов, не зря же про них анекдоты рассказывают. Що не зъим, то покусаю».
На голенищах хромовых сапог капитана Костенко, надраенных до зеркального блеска, отраженные солнечные лучи сверкали ярче, чем на мокрой асфальтовой полосе шоссе.
«Наверное, салом мажет? — ухмыльнулся про себя Стрельцов и тут же поправился: — Нет, сало для хохла то же самое, что водка для русского. Нет, все-таки интересно, чем он их мажет?»
Скрипя подошвами, капитан неторопливо перешел на другую сторону дороги и остановился у задней двери фуры.
— Ну давай, — недовольно сказал он, — шо там у тебя за клубника?
Детина в кожаной куртке изобразил на лице некое подобие улыбки и полез в карман джинсов за ключом: на дверях фуры висел огромный замок.
Он долго ковырялся ключом в замочной скважине, наконец отстегнул дужку, вынул ее из петли и, приподняв длинный запор, рывком распахнул дверь.
Костенко заглянул внутрь.
— А где ж твоя клубника? — непонимающе спросил он. — Одно железо и…
До слуха младшего лейтенанта Стрельцова, следившего за происходящим из кабины патрульных «Жигулей», донесся глухой звук, напоминающий удар кувалдой по тонкой стальной стенке полуприцепа.
Мгновение спустя Стрельцов увидел, как грузное тело капитана Костенко, дернувшись, упало на влажный гравий обочины.
Пуля пробила его широкий лоб и вырвала заднюю часть черепа. Сгусток крови и серого мозгового вещества вылетел из разбитого затылка и шлепнулся на землю в нескольких метрах от трупа капитана.
Костенко упал на спину почти плашмя. Его тело, не желавшее расставаться с жизнью, еще несколько раз дернулось и после смертельной агонии затихло.
Стрельцов застыл, ошеломленно зажав в зубах зажженную сигарету. В первый раз в своей жизни он увидел нечто, напоминающее кадры из замедленного кино.
Все это происходило прямо перед его глазами, и в то же время казалось каким-то нереальным, далеким. Невозможно представить себе, что человека убивают так хладнокровно.
Только что он сидел здесь, смеялся, шел через дорогу, скрипя подошвами сапог, и вдруг — хлоп.
Этот странный звук, напоминавший удар молотком изнутри по стенке фуры, на самом деле оказался звуком выстрела.
Стрельцов вышел из оцепенения только спустя несколько мгновений, и то не по собственной воле.
Брызнули в разные стороны мелкие осколки бокового стекла милицейских «Жигулей». Младший лейтенант Стрельцов услышал какой-то визг, что-то ударилось в спинку заднего сиденья.
Это была пуля.
Пассажир «КамАЗа», который открывал заднюю дверь фуры капитану Костенко, молниеносным движением расстегнул кожаную куртку, выхватил из подмышечной кобуры пистолет и, почти не целясь, выстрелил в желто-синий милицейский автомобиль.
Несомненно, он целился в слегка ошалевшего от происходящего младшего лейтенанта.
Только сейчас Стрельцов сообразил, что происходит. Он нырнул влево, на сиденье водителя, выронив изо рта недокуренную сигарету.
Окурок упал на резиновый коврик, разбрызгав вокруг себя фонтанчик искр, но Стрельцов не обратил внимания на такие мелочи.