– Что это за массовые акции? – спросил Кинелев. – Демонстрации?
– Демонстрации, пикеты, собрания трудовых коллективов, в конце концов, политинформации, как в советские времена. Руководители всех уровней вполне могут организовать предвыборную акцию в вашу поддержку, Иван Данилович, на рабочих местах.
– А это законно? – нахмурился Кинелев.
– Какая разница? – вопросом на вопрос ответил Романчук. – Если мы выиграем эти выборы, кто сможет предъявить к нам претензии по поводу незаконности этих или иных мероприятий? Председатель избирательной комиссии или городской прокурор? Ведь они, по сути, останутся вашими же подчиненными.
– А вдруг мы проиграем?
– Вот с таким настроением, Иван Данилович, даже ввязываться в предвыборную гонку не стоит. Нужно мобилизовать все, как когда-то было принято говорить, для фронта, все для победы. А победителей, как известно, не судят.
– Хорошо, – после некоторых раздумий сказал Кинелев, – давай сюда свои бумаги. Почитаю на досуге. Вообще мне все это не нравится. Мы вот сейчас вынуждены на ходу все менять, планы перестраивать. А из-за чего? А все из-за того, что этот придурок Тарасов не смог отказать Панфилову в регистрации. Это же просто кретинизм какой-то – председатель городской избирательной комиссии не может найти даже формального повода для отказа в регистрации. У него все законно, понимаешь, – Кинелев невольно спародировал интонации президента, – законник хренов, засранец. Ну ничего, после выборов я его в такую задницу заткну!
– Сомнительно вообще-то, Иван Данилович, ведь не мы его назначали.
– Ничего, – бодрился Кинелев, – найдутся люди в Москве, посодействуют. А то, понимаешь, вырастили тут демократов на свою шею. Кстати, а как там Афанасьевский и этот инженеришка, не помню фамилии?
– Афанасьевский отправился в Москву. По нашим данным, собирается искать поддержки у самого Владимира Вольфовича Жириновского. С другим соперником все гораздо проще. За проведение несанкционированного пикета на городской площади мы его строго предупредили. Затих пока.
– А листовки?
– Как только они появляются, наши люди их регулярно срывают. Так что не только вы, Иван Данилович, не можете запомнить его фамилии. Если ему удастся даже до выборов дойти, в чем я лично сильно сомневаюсь, то максимум, на что он может рассчитывать, это два десятка голосов каких-нибудь невменяемых интеллигентов. Иван Данилович, вы же сами должны понимать, кто сейчас проголосует за этих крикунов-демократов? Сейчас, слава богу, не восемьдесят девятый год на дворе. Свободы все нахлебались вот как.
Романчук характерно провел пальцем по горлу. Кинелев повеселел.
– Это точно, Анатолий Викторович. За брехунами никто не пойдет. Знаешь что, ты этого инженера не трогай. Пускай он там вопит, хрен с ним. Он мне к выборам нужен живой и здоровый. А вот всю его агитацию долой. То же самое насчет этого жириновца. Пускай побольше сидит в Москве. Мне это даже на руку. Конечно, если он самого Вольфыча не притащит…
– Мы этого не допустим, – успокоил шефа Романчук. – Ни одного зала ему не дадим, даже самого маленького, даже на окраине. Как приедет, так и уедет. Ну, погорлопанит где-нибудь на улице, и дело с концом. Жириновский, конечно, оратор неплохой, но, как известно, порядок бьет класс. Мы возьмем свое четкой организацией работы.
– Ты уж постарайся, – погрозил Кинелев пальцем своему подчиненному, – а то упустили мы ситуацию из-под контроля.
– Не беспокойся, Иван Данилович, работа продолжается, но теперь на более высоком уровне. Главное сейчас – не расслабляться.
– Падлы, обезьяны вонючие! – орал Порожняк. – Всех перешмаляю скотов, всех зарою! Я же, бля, ее любил…
Он метался по квартире из угла в угол, нигде не находя себе места. Несколько минут назад он узнал о смерти Катьки. Ему позвонили из городской больницы и сообщили, что Екатерина Добрынина скончалась в своей палате около часа ночи.
Женщина, звонившая Порожняку, пыталась объяснить, что медицинский персонал не виноват в смерти пациентки. Вроде бы, по ее словам, ночью кто-то незаметно проник в палату и задушил беспомощную больную. По крайней мере, об этом свидетельствовали синяки на ее шее.
Труп обнаружили только во время утреннего обхода. Приезжала милиция, допрашивали всех, включая дежурную медсестру. Но, кажется, ничего толком выяснить не удалось.
Дальнейших объяснений Порожняк не слушал. Он отшвырнул от себя телефон и принялся в ярости бегать по квартире.
Зюзя, который в последнее время постоянно находился рядом с шефом, посчитал за лучшее исчезнуть на кухню и ничем не выдавать своего присутствия.
Порожняк бросился в спальню, выдернул из-под подушки пистолет и выскочил на кухню.
– Зюзя, хватай волыну, и покатили!
– Куда, шеф?
– Будем, бля, отлавливать черножопых поодиночке и отстреливать, как бешеных собак.
Зюзя не на шутку перепугался.
– Где отлавливать, шеф?
– Да какая, к хрену, разница? На улицах, на бану. Я за Катьку всех обезьян повалю.
– Да че мы вдвоем сделаем, шеф? Надо хоть пацанов собрать.
– Да я, бля, без пацанов всех черных перешмаляю! Я в замазке не останусь!
Порожняк так злобно размахивал пистолетом перед носом Зюзи, что того охватил ужас.
– Шеф, убери волыну, – жалобно протянул он. – Я ж ни при чем тут.
Внезапно в поведении Порожняка произошла резкая перемена. Он швырнул пистолет на пол, обхватил голову руками и закачался из стороны в сторону. На лице его отразилось неподдельное страдание, из глаз полились слезы.
– Я ж ее любил, бля… Они же, суки, у меня последнее отныкали…
Зюзя подобрал упавший пистолет и онемел, обнаружив в нем полную обойму и флажок предохранителя, установленный в положение «огонь». Если бы, не дай бог, Порожняк случайно нажал на спусковой крючок, Зюзя из этой кухни живым бы не вышел.
Осознав, что он был на волосок от смерти, Зюзя побелел. Порожняк тем временем опустился на табурет, покачиваясь и всхлипывая.
– Шеф, – робко предложил Зюзя, – может, я тебе косяк забью? Пыхтани, успокойся.
Судя по тому, что Порожняк бессильно махнул рукой, предложение Зюзи ему было безразлично. Тем не менее отбойщик достал из кухонного шкафа спичечный коробок с анашой, пачку «Беломора» и принялся колдовать над косяком.
Перемешав табак с планом, он тщательно забил его в мундштук. Прикурив, он затянулся первым, потом протянул папиросу со шмалью шефу.
– Держи тарочку.
Порожняк сделал несколько глубоких затяжек, закатил глаза, потом вдруг вскочил, передернул плечами, встряхнул головой. Его мутные глаза вдруг заблестели, лицо напряглось, по щекам забегали желваки.