Он запретил себе думать о чем бы то ни было и принялся просто считать секунды.

Это давало ему ощущение движения во времени и приближения момента следующего разговора с Денисом.

Насчитав восемь тысяч двести пятьдесят шесть секунд, он заснул, сидя на бетонном полу, прислонив голову к стене и раскинув перед собой ноги.

Сидеть в подвале ему оставалось еще больше девяти часов.

Глава 12

Просидев в открытом кафе у метро «Пражская» минут сорок в ожидании Константина, но так его и не дождавшись, Макеев разозлился. Договаривались же посидеть, попить пива с воблой, поговорить. И на тебе — не пришел! Как-то это несерьезно с его стороны.

Пришлось пить пиво в одиночестве. Осилив пару бутылок «Портера», Макеев успокоился. Раздражение на Константина прошло, и вместо него появилась некоторая тревога. Раньше такого за Константином не замечалось, человек он на редкость обязательный. Если бы не смог прийти, обязательно позвонил бы, предупредил. Может быть, заболел, до телефона добраться не может?

Прихватив еще пару бутылок своего любимого «Портера», Макеев отправился к Панфилову пешком, благо жара на улице была не особенно сильной, с утра даже дождик моросил, а сейчас солнышко выглянуло, но все равно не сумело еще разогнать прохладу.

Поднявшись на шестой этаж, на котором была расположена квартира Панфилова, Макеев звонил, стучал, но никто дверь ему так и не открыл.

Расспросы соседей тоже ничего нового Макееву не сообщили, — никто не видел, выходил Константин из квартиры или нет.

Да и мало кто знал его, Константин жил там недавно, на улице появлялся редко и не успел еще примелькаться дворовым завсегдатаям-доминошникам и досужим пенсионеркам на лавочках у подъездов.

Все это Макееву очень не понравилось.

Он хорошо помнил рассказы Панфилова о том, что судьба, как тот называл происходящее с ним, часто подкидывает ему сюрпризы, и не всегда они оказываются приятными.

Макеев не всегда был теоретиком. Успел поработать на оперативной работе, даже одно время замом начальника угро в райотделе служить приходилось.

Поэтому знал и умел он немало, — и проследить за фигурантом, если требуется, и несанкционированный обыск провести, имелась у его и практика допросов, на которых не всегда он, надо сказать, ограничивался корректными методами, было на что пожаловаться надзирающему прокурору его подследственным. Но они никогда не жаловались, знали, что себе дороже выйдет.

Одним словом, мент он, по своей профессиональной подготовке, был стопроцентный, если судить по послужному списку. Клейма ставить негде было.

Но не все попадает в послужной список.

Не было там, например, отмечено, что из угрозыска Макеев ушел после того, как «причинил легкие телесные повреждения» следователю, который сначала запугал, а потом изнасиловал подследственную. Начальник отдела решил дело замять, а Макееву предложил уйти самому.

И немало еще в его биографии было подобных «курьезов», совершенно нетипичных для прожженного мента, за которого можно было его принять. С Запрудным тем же что получилось? Та же история…

Все дело в том, что у Макеева и у его начальства всегда, где бы он ни служил, какую бы должность ни занимал, были разные представления о профессиональных задачах и методах их решения.

Макеева в милиции считали сначала стукачом, но быстро убедились, что с высшим начальством он не контактирует, и стали считать просто романтическим дурачком, насмотревшимся фильмов о советской милиции во времена своего детства. И надо сказать, в чем-то этот образ соответствовал действительности.

Не был он, конечно, закоренелым патологическим романтиком, но идея социальной справедливости трансформировалась у него в голове весьма любопытным образом.

Он считал, что было бы справедливо, если бы каждый человек получил от жизни ровно столько, сколько он заслуживает, если исходить из его способностей. Из тех способностей, которые ему удается реализовать.

Поэтому любые интриги и подставы, конкуренция между сослуживцами и нечистые ходы в соревновании между теми, кто работает друг с другом, приводили его в дикое раздражение. Начальство на него тоже раздражалось гораздо чаще, чем на других.

Во что это раздражение выливалось, понятно, в очередной уход по собственному желанию.

Его столько раз ставили нос к носу с реальной действительностью, что он понял наконец, насколько его представления о ней расходятся с тем, что есть на самом деле. Это повлияло впоследствии и на его образ мыслей, — он стал сомневаться в том, что адекватно представляет себе ситуацию.

Вот и сейчас, сколько ни успокаивал он себя, что у Константина могли возникнуть какие-то неотложные дела, что ему пришлось срочно куда-то уехать и он не успел предупредить об этом Макеева, да и с какой стати, в конце концов, он стал бы его об этом предупреждать, — его не покидало какое-то беспокойство и ощущение, что на самом деле все обстоит совершенно иначе, что Константин попал в какую-то беду.

Поэтому его самого нисколько не удивило не правомерное действие, которое, несколько неожиданно для себя, он предпринял. Пошарив у себя дома в ящике с инструментами, он нашел набор простеньких отмычек, с которым не расставался, когда работал в уголовном розыске, и вновь появился у дверей квартиры Константина.

С замком он справился секунд за сорок, навыки, которые приобрел за годы работы в милиции, пришлись как нельзя кстати.

Оказавшись в квартире Константина и проведя ее поверхностный осмотр, он не обнаружил абсолютно ничего, что могло бы подсказать, куда исчез сам жилец. Все было в относительном порядке, следов борьбы или обыска он не нашел. И все же что-то ему не нравилось в этой холостяцкой обстановке, которую он сейчас разглядывал с профессиональным интересом, подогретым беспокойством за Константина.

Наконец он понял. Вобла!

Четыре отличные воблешки лежали на тумбочке в прихожей, явно приготовленные к тому, чтобы их прихватили с собой, когда будут выходить из дома.

Это могло означать только то, что Константин собрался идти на встречу с ним.

Поэтому и воблу положил под рукой, чтобы не забыть, когда будет выходить из дома.

И все же забыл.

Впрочем, не обязательно, забыл. Не взял почему-то — это другое дело. Должен был взять, но не взял. А забывчивостью Константин вроде бы не отличался.

И так и этак крутил в голове Макеев обнаруженный им факт, пока не пришел к единственному объяснению, которое показалось ему наиболее правдоподобным. По крайней мере, оно было внутренне не противоречиво.

Константин ушел из дома раньше, он собирался вернуться и тогда уже, прихватив с собой воблу, отправиться на встречу с Макеевым. Это, кроме всего прочего, говорило о том, что отправился он в сторону, противоположную метро «Пражская» — это раз. И случилось с ним что-то непредвиденное — это два.