— Я не отказался бы от чашки кофе, — сообщил ему Макеев. — Раз уж у вас нет «Портера». Впрочем, я сегодня за рулем.
— Простите, — спохватился Кузин. — Пива действительно нет, кофе я сейчас сварю. А это у меня нервное. У меня появляется ужасный аппетит всякий раз, когда я начинаю нервничать.
«А нервничаешь ты часто, надо полагать», — подумал Макеев, посмотрев на его выпирающий из спортивных штанов живот.
Сварив кофе по-турецки и поставив перед Макеевым маленькую дымящуюся чашку, Кузин сел напротив и сказал, глядя ему в глаза:
— Эти сведения обо мне вы получили, надо полагать, от Генриха Львовича Воловика. Мне уже довелось видеть в точности такую же справку, мне показал ее один из моих коллег. Справка была и по содержанию, и по форме точно такая же. Коллега за пару секунд доказал мне, что составлена она была либо самим Генрихом Львовичем, либо по его указанию. Поэтому я и спрашиваю вас, где он? Говорите же, наконец!
— Так вы имеете в виду Генриха Львовича? — спросил, не совсем понимая, о чем речь, Макеев. — Он, стало быть, до сих пор не объявился?
— Постойте! Не морочьте мне голову, — воскликнул Кузин. — Вы от Воловика или нет, в конце концов? Отвечайте прямо!
— Нет! — очень твердо сказал Макеев. — Я только от самого себя. Майор Макеев, есть у вас такой в списках личного состава?
Кузин посмотрел на него недоверчиво.
— Этого просто не может быть, — сказал Виктор Пантелеймонович убежденно.
— Но это действительно так! — воскликнул Макеев, чувствуя себя полным идиотом, который не понимает, зачем он вообще начал этот разговор. — У меня пропал друг. У него в кармане я обнаружил это письмо или справку, называйте как вам угодно. Я думал, вам известно о нем хоть что-то, но вы уже сказали, что его не знаете. Впрочем, можете взглянуть на фотографию, может быть, он известен под другим именем? Посмотрите внимательно.
Кузин взял в руки паспорт Константина на имя Александра Гвоздева, открыл фотографию и долго в нее всматривался. Потом покачал головой.
— Нет, этого господина я не видел, это абсолютно точно, — сказал он. — Но справку обо мне, именно эту справку, мог дать только сам Генрих Львович или какой-нибудь человек, очень близкий к нему. Но я все же не понимаю, зачем вы ко мне пришли?
— Могу вас заверить, что я ровно ничего не знаю о Генрихе Львовиче Воловике, — сказал Макеев. — Разве что только то, что писали о нем газеты. Я разыскиваю совсем другого человека. Не скрою, что я надеялся на большее, но тем не менее вы мне очень помогли. За это я вам благодарен. А теперь разрешите откланяться.
— Вы же еще не выпили кофе, — показал на его чашку Кузин.
— Простите, но я вообще не пью кофе, — твердо сказал Макеев.
Кузин даже рот раскрыл.
Не дожидаясь, пока Кузин придет в себя и начнет задавать ему вопросы, Макеев поспешил к входной двери.
— Если вдруг вспомните хоть что-то о Панфилове Константине, — сказал Макеев выглянувшему в коридор из кухни Кузину, — звоните обязательно, вот номер моего сотового телефона.
На пороге двери он еще на пару секунд задержался и сказал:
— Так, говорите, Генрих Львович? Любопытный расклад получается — и непонятный пока, — вздохнул Макеев. — Но и на том спасибо.
И вышел из квартиры.
Он спешил, потому что вспомнил: одной из наиболее популярных тем, обнаруженных им в тех самых газетах, было исчезновение Генриха Львовича Воловика.
Два независимых друг от друга факта говорили об одном и том же. Этого было достаточно для того, чтобы принять в качестве рабочей версии идею о том, что исчезновение Константина как-то связано с именем пропавшего банкира Генриха Львовича Воловика.
За несколько дней общения с Денисом Владислав Воловик понял гораздо больше, чем за все время, которое он считал своей осознанной жизнью. Может быть, произошло это только потому, что теперь за его спиной не было папы, способного решить любую проблему и договориться с любым человеком. Он всегда считал, что люди пресмыкаются перед его отцом и стараются ему угодить только потому, что у него чертова уйма денег.
Не перед Генрихом Львовичем лебезят все его помощники и бизнесменчики средней руки, перед его деньгами. Славик с детства считал это в порядке вещей и на себя автоматически распространял отношение людей к своему отцу. Раз он прямой и единственный наследник этих денег, то и перед ним все должны заискивать и гнуть спины. И всегда очень злился, когда этого не происходило.
Его всегда удивляло, когда человек, только что заискивающе смотревший в глаза Генриху Львовичу, искавший его благосклонного взгляда, вдруг окатывал холодным презрением его, Владислава, спешащего к отцу за очередной порцией денег на карманные расходы. Ему казалось, что его просто не узнают, не догадываются, что он носит фамилию Воловик, что он сын того самого человека, от которого во многом зависит их судьба.
И Владислав часто устраивал скандалы, пытаясь требовать для себя того же, что люди давали его отцу: уважения, за которым чаще всего проглядывало самое натуральное подобострастие.
Но к нему чаще всего относились с презрением, истоки которого он понять не мог. Что он сделал всем этим людям, которые работают на его отца, зарабатывают деньги для него и для его семьи, в том числе и для Славика? Абсолютно ничего. Многих из них он даже не знал по имени и видел всего пару раз. Почему не уважают его — наследника состояния своего отца?
Денис спутал все его представления о том, как достигается уважение. Кем был этот странный мужчина, несмотря на свои немолодые уже годы, все еще похожий на юношу? Обычный бандит, каких немало в Москве, рядовой сутенер, не имеющий ни большого капитала, ни большого влияния в криминальных кругах.
Скорее всего он вообще не имел никакого влияния в этих самых кругах, держа в подчинении лишь нескольких мелких «шестерок» из своей группы. Наверняка он даже не пытался претендовать на расширение своей зоны, в которой работали его «курочки», довольствуясь тем, что у него есть.
Если сравнивать удельный вес, денежный разумеется, которым обладал этот Денис, и который получит Славик, когда доберется наконец до отцовского наследства, то это все равно что железо и пух, просто не может быть никакого сопоставления между ними.
Так почему же так странно распределились между ними роли, почему так непонятно выстроились отношения? Почему этот дешевый Денис позволяет себе орать на Владислава Воловика, который вскоре станет обладателем одного из самых крупных российских капиталов? Разве он не понимает своей ничтожности по сравнению со Славиком? Должен понимать. Но почему-то это понимание не добавляет этому ничтожеству уважения к Славику.
Если бы дело было только в том, как Денис относится к нему, Славик смог бы еще это пережить без особых переживаний — назвал бы про себя Дениса идиотом и на этом успокоился бы. Но гораздо больше его беспокоило свое отношение к Денису.