Осторожно ощупав рану и, убедившись в том, что кровь остановилась, Клим еще больше повеселел. Достал из внутреннего кармана куртки папиросу – еще с зоновских времен привык к «Беломору», щелкнул зажигалкой и с наслаждением затянулся.
– Эй, тетка, чай у тебя есть?
– Как не быть, – угрюмо отозвалась хозяйка.
– Байховый или листовой?
– Да не знаю я, в пачке он…
– Ладно, хер с ним. Давай какой есть. Чифир мне сделаешь.
– Это что такое?
– Ну ты тундра лоховская, чифир не знаешь… Короче так, возьмешь самую большую кружку, вскипятишь воды и кинешь туда полпачки чая. Потом еще раз вскипятишь, крышкой накрой, когда поднимется. Сюда принесешь, пусть здесь отстаивается. И не вздумай там шутковать!.. Мне отсюда слышно все. Чуть что, пацанка твоя на тот свет отправится.
Тяжело вздохнув, хозяйка отправилась на кухню.
От скуки Клим заговорил с девочкой:
– А ты, малая, хоть знаешь, что такое чифир? Настоящий чифир…
– Не знаю, дяденька, – раздался жалобный детский лепет.
– Ну да, – ухмыльнулся бандит. – Откуда ж тебе знать? Ну так слушай. Чифир – это для зека все: жизнь и счастье. На общаке, бывало, заварим чифирок и начинаем гонять по кругу. От него мотор знаешь как работает? В нашей зоне говорили, что после чифира зек прыгает вверх и в сторону на пять метров. Водяра, конечно, тоже вещь хорошая, но где ж ее на зоне столько наберешься… А чаек? Его всегда добыть можно. Ты вот сама-то чай любишь?
– Люблю, с булкой и маслом. Только это редко случается. Когда к бабушке в гости еду в деревню.
– Ну это уже с помазухой, по-купечески. На зоне так бывает, лишь когда семейные пацаны на волю откидываются.
Клим докурил «беломорину» почти до самой бумажной гильзы, бросил на затертый деревянный пол и растоптал ботинком, который оставался у него на левой ноге.
Погремев посудой, хозяйка на кухне затихла. Это вызвало у Клима подозрение.
– Эй, тетка! Ты где там? С ментами, что ли, через окно перемахиваешься?
– Тут я, – торопливо отозвалась хозяйка. – Жду, пока вода закипит. А за окном нету никого.
– То-то, – осклабился Клим, опуская руку в тазик с холодной водой и протирая лицо. – Я этих сучар на дух не переношу, они мне еще на зоне все кишки проели, дубаки красноперые. Ты, малая, еще не знаешь, какие они падлы. Я бы их всех в землю зарыл…
Хозяйка вошла в полутемную комнату, осторожно неся перед собой большую жестяную кружку, обернутую полотенцем и накрытую сверху блюдечком.
– Поставь возле тазика и садись.
Следующие десять минут, ожидая, пока заваренный в кружке чай опустится на дно, Клим разглагольствовал о несправедливости порядков, установленных в зонах ментами, и о том, как хорошо зекам, которые попадают на отсидку в зоны, живущие по блатным понятиям.
Хозяйка и ее дочь, тесно прижавшись друг к другу в кресле, беззвучно слушали рассказ бывшего заключенного, не выражая ни сочувствия, ни возмущения.
Решив, наконец, что чифир готов, Клим передвинулся на край дивана, снял с кружки блюдечко, поднес ее к лицу, пытаясь по запаху определить, насколько хорошим получился напиток. Потом наконец выдал резюме:
– Воняет говновато. Тетка, ты, может, крысиного яда туда подсыпала?
– Что ты? Окстись… – охнула хозяйка.
– А ну, давай сюда пацанку. Малая, живенько ко мне. Смотри, тетка, если вздумала меня на луну отправить, так твоя сопля раньше меня там окажется. – Клим сунул кружку девочке. – А ну, отпей!.. Из моих рук пей.
– Да что ж ты делаешь, ирод!.. – вырвалось у матери. – Всякой дрянью ребенка спаивать…
– Цыц, чмошница! – зло рявкнул Клим и снова приказал девочке. – А ты, пей!
Девочка покорно потянула губами горячий напиток. Даже в полутьме было видно, как скривилось ее лицо.
– Фу, дрянь какая…
– Что, не нравится?
– Горько очень.
– Это с непривычки. Как во вкус войдешь – оценишь. Ладно, иди к мамаше на коленки.
Теперь уже со спокойной душой Клим сделал первый маленький глоток. Ощутив, как по телу пробежали приятные мурашки, передернул плечами.
– Эх, кайфуша!.. С зоновским, конечно, не сравнить… Но для первого раза – годится. Во продирает, и мотор сразу заработал. Теперь, мусорье, волки позорные, будете под окном зубами клацать. Слышь, тетка? Чай у тебя еще остался?
– Полпачки.
– Это клево. Потом еще чифирку сбацаешь.
* * *
Пока Клим коротал ночь в квартире жительницы Запрудного Надежды Коноваловой, усиленные милицейские наряды заняли позиции вокруг дома и в подъезде. Жильцов остальных квартир первого этажа тихо, без лишнего шума, эвакуировали. Сам дом был оцеплен. Под окнами квартиры Надежды Коноваловой постоянно дежурили двое омоновцев с автоматами.
На место происшествия выехало руководство городского отдела внутренних дел. Оперативную группу возглавил сам начальник запрудненской милиции полковник Сапронов. Мини-штаб, руководивший операцией, располагался прямо в персональной «Волге» Сапронова.
Сам полковник – грузный, с двойным подбородком, краснотой лица не уступавший цвету петлиц на мундире, – занимал все заднее сиденье своего автомобиля. Накинув на плечи шинель, он курил одну сигарету за другой. Личный водитель услужливо подливал полковнику в чашку горячий кофе из термоса.
Когда Сапронову позвонили домой, он был уже в постели. Слава богу, до отъезда жена успела сварить кофе.
Начальник городского отдела внутренних дел, и так не отличавшийся мягкостью характера, был мрачен. Да и кто бы на его месте веселился?
День предстоял ответственный: на похороны бывшего председателя горисполкома Михайлишина ожидали высоких гостей, все было заранее подготовлено, дела шли своим чередом. И тут вдруг чрезвычайное происшествие! В первые минуты после того, как стало известно о перестрелке в центре города, подчиненные Сапронова запаниковали. Ведь случилась эта неприятность в непосредственной близости от Дворца культуры профсоюзов, где через двенадцать часов должна была пройти церемония прощания, при участии всего городского руководства и приглашенных гостей.
Не растерялся лишь командир городского ОМОНа, майор со звучной фамилией Кулак. Майор появился в запрудненском горотделе недавно. Приехал вместе с семьей из казахского города Темиртау, где служил в местной милиции. С некоторых пор карьера в казахских органах внутренних дел для майора с русской фамилией стала делом бесперспективным. Кулак продал квартиру, погрузил нажитое за двадцать лет безупречной службы добро в контейнеры и двинул в Запрудный, где у него жила престарелая мать. Майор поселился с семьей в материнском доме на одной из улиц частного сектора.