– Вместе плывем, вместе и тонуть будем…
– Типун тебе на язык…
В приемном покое крупной московской больницы стоял чуть ли не базарный шум.
Симпатичная молодая докторша в белоснежном накрахмаленном халате терпеливо уговаривала группу граждан, столпившихся у ее окошечка:
– Извините, но я не могу вас пропустить, не положено.
Граждане, – а их было человек восемь, – все в одинаковых коротких дубленых куртках с букетами цветов в руках – по-восточному эмоционально возмущались:
– Как – не положено? У вас же сегодня приемный день.
– Ну и что? Приемный или неприемный – это не имеет никакого значения. В палату реанимации посетителей вообще допускать запрещено.
Но гости, горячие кавказские парни, не сдавались. Продолжая возмущаться, толпились у окошка и совали туда букеты умопомрачительных красных роз.
– Вах, дэвушка, посмотри, какие замечательные цветы! Разве они тебе не нравятся?
– Допустим, нравятся. Ну и что? – улыбнулась она.
Почувствовав слабину в ее поведении, кавказцы усилили напор.
– Возьми, возьми себе этот букет! Разве он не прекрасен? Как он подходит к твоим глазам! Возьми букет, только пропусти нас!
– Ну я же вам сказала, – снова заупрямилась девушка, – что туда не положено, запрещено правилами.
– Девушка, какой ты злой!.. Наш друг лежит в этой палате савсэм один. Ему так тяжело, ему требуется поддержка, а ты здесь такой молодой, красивый бюрократ…
За окошком приемного отделения появилась строгая дама, тоже в белоснежном халате и, поправляя очки на некрасивом, полнеющем лице, спросила с металлом в голосе:
– Что здесь происходит?
– Вот, – начала оправдываться молодая докторша, – объясняю я им, что в палату реанимации пропустить никого не могу. А они слушать ничего не хотят.
– Есть правила, мы понимаем, – снова загалдели гости. – Но из каждого правила есть исключения. Правда, дэвушки? Ми ведь савсэм ненадолго… Нам только взглянуть на друга и оставить наши маленькие подарки…
– Правила для всех одни: пациент, который находится в палате реанимации, нуждается в тишине и покое.
Дальнейшие переговоры ни к чему не привели, и тогда кавказцы стали шумно требовать встречи с главным врачом больницы.
– Главный врач занят, – ответила строгая дама, не желая уступать, однако, заметив, что несмотря на запрет, кавказцы готовы двинуться с цветами по коридору, дама воскликнула: – Хорошо-хорошо! Если вы так настаиваете, я сама передам ваши подарки. Как фамилия пациента?
– Кучуберидзе. Валерий Тенгизович.
– Кучуберидзе?.. – Дама проверила фамилию по журналу и наконец кивнула. – Да, он в палате реанимации со вчерашнего дня.
– Как там наш дорогой Валерий Тенгизович?
– Нужно сходить, узнать.
Дама вышла из-за стеклянной двери приемного отделения и стала принимать букеты цветов, которые совали ей кавказские гости. Затем они отошли в сторону, к окну, и стали терпеливо ждать, негромко переговариваясь между собой.
В это время невысокий, крепко сложенный молодой человек в кожаной куртке и черной спортивной шапочке подошел к окошку приемного отделения и поинтересовался у девушки:
– Могу я передать записку знакомому?
– Как фамилия?
– А… э… Лабунов, – молодой человек едва заметно улыбнулся.
– А в каком он отделении?
– Не знаю. У него что-то с желудком.
– Может быть, гастро-энтероскопическое?.. – Девушка стала листать журнал, повторяя: – Лабунов… Лабунов…
– Может, и гастро это… это… Вам виднее.
Девушка долго листала страницы, потом озабоченно посмотрела на посетителя.
– Лабунов? Когда поступил?
– Не помню… Это… Дня три назад.
– По «Скорой» или по направлению?
– По направлению.
– Ну, хорошо… Сейчас проверю, может быть, пропустила.
Молодой человек снова чуть заметно улыбнулся.
Тем временем из палаты реанимации вернулась дама в очках, и цветов в ее руках уже не было.
Завидев ее, кавказцы тут же двинулись навстречу.
– Все в порядке, – успокоила она посетителей. – Я оставила цветы в палате.
– Что он сказал? Как он себя чувствует?
– Он ничего не мог сказать, потому что находится в бессознательном состоянии. Пока…
Кавказцы озабоченно загалдели.
– Успокойтесь! Успокойтесь, с ним все будет в порядке. Я разговаривала с врачом – вашему другу сделали операцию, он будет жить. Ему, конечно, повезло, что у нас такой квалифицированный персонал.
Тем временем, перелистав весь журнал, девушка обратилась к молодому человеку:
– Вы не ошиблись? Ваш друг действительно находится в нашей больнице?
Тот пожал плечами.
– Может, и ошибся. Ладно, пока…
Проходя мимо кавказцев, он опустил голову и поглубже натянул на глаза спортивную шапочку.
* * *
В большом, просторном зале четырехкомнатной квартиры на проспекте Вернадского звучала «Музыка для фейерверков» Георга Фридриха Генделя. За окнами, чуть прикрытыми тяжелыми шторами, шел снег, создававший вместе с благородными звуками альтов и виолончелей умиротворяющую атмосферу.
Молодой, лет двадцати семи мужчина в спортивном костюме лежал на оттоманке в углу, рядом со включенным торшером.
На мгновение оторвавшись от чтения книги в ярко-красной обложке, он закрыл глаза и с наслаждением выслушал финальную часть сюиты. Его овальное лицо с ямочкой на подбородке тронуло едва заметное подобие улыбки. Нащупав под бедром пульт от музыкального центра, он нажал на кнопку и «Музыка для фейерверков» зазвучала снова.
Едва погрузившись в чтение, он опять вынужден был отвлечься, на сей раз из-за шума в прихожей: сначала раздался звонок в дверь, потом шаги, негромкий разговор, скрип, топот.
– Шеф, – донеслось из прихожей. – Бес пришел.
– Давай его сюда, – сказал молодой человек в спортивном костюме, нажав на кнопку, чтобы убавить звук.
Дверь открылась. На пороге показался крепыш в кожаной куртке и черной спортивной шапочке. Шерстяной вязаной перчаткой он стряхивал с одежды снег.
– Вот, бля, ну и погода, – бормотал он.
– Ты что, на лестничной площадке не мог этого сделать?
– Да я это… Я побыстрее хотел, Лаба, – оправдываясь, Бес развел руками. – А ты все музычку слушаешь? И на хрена тебе это говно сдалось?