Потом люди в штатском отошли в сторону, посовещались, пока милиционер держал Айваза и его подручных под дулом автомата.
Инспектор, остановивший «Мерседес», наблюдал за происходящим, стоя у зарешеченного окна поста ГАИ.
Наконец люди в штатском закончили совещаться. Старший подошел к инспектору.
– Всех троих задерживаем, а машину забираем с собой.
Айваза, водителя и охранника подняли с обочины, затолкали на заднее сиденье «Мерседеса». Двое в штатском сели спереди. Тот, что был справа, вынул из подмышечной кобуры пистолет и, щелкнув затвором, положил его на колени.
Старший группы сел за руль черной «Волги», припаркованной рядом с постом ГАИ. Машины развернулись и, набирая скорость, помчались в сторону города.
Когда «Мерседес» следом за «Волгой» свернул на утоптанный проселок, ведущий в сторону леса, Айваз понял, что происходит.
– Эй, командир! – истошно завопил он. – Куда нас везут? Вы кто?
– Заткнись, падла! – рявкнул на него субъект, сидевший впереди, и вскинул пистолет.
Круглое черное отверстие смотрело Айвазу в переносицу.
– Мозги вышибу…
Айваз затих, нервно дергая головой. Сидевшие по бокам от него подельники дышали широко раскрытыми ртами.
Вскоре машины остановились у ельника в сугробах.
Азербайджанцев вытаскивали из «Мерседеса» по одному, снимая с каждого наручники.
– Что вы собираетесь делать?! – закричал Айваз. – Это произвол!
В ответ на это он получил несколько ударов по ребрам и затих, согнувшись пополам. Остальным тоже врезали пару раз для острастки, и никто больше не пытался протестовать. Азербайджанцы ждали своей участи покорно, словно овцы, которых привели на бойню.
Старший группы подошел к Айвазу с пистолетом в руке.
– Не надо было, чурка вонючая, снова появляться в нашем городе. Слишком много от тебя беспокойства.
Айваз бросился на колени.
– Я уеду! – закричал он. – Вы меня больше никогда не увидите! Я заплачу, у меня есть много денег!..
Его брезгливо оттолкнули ногой.
Сухие хлопки пистолетных выстрелов потревожили холодный лес.
Три трупа лежали на забрызганном кровью снегу. У Айваза еще дергалась нога, поэтому один из стрелявших подошел поближе и добил его пулей в висок. После чего они достали отобранные у азербайджанцев пистолеты, постреляли из них по ельнику, сбивая снег с широких, разлапистых ветвей.
– Хватит, – сказал старший, – пускай пара патронов в обоймах останется. Трупы бросим ко мне в багажник, отвезем поближе к городу.
– А не грубовато, товарищ капитан?
– Ерунда. Кому охота об это дерьмо мараться? «Убиты при попытке сопротивления»… Оружие есть. Дай-ка сюда «ТТ»…
Он направил пистолет в сторону «Волги», выстрелил два раза в заднее крыло.
– Так еще лучше будет. Следы перестрелки налицо.
Неожиданно откуда-то донеслась мелодичная трель телефонного звонка.
– Ох, епэрэсэтэ!.. – ругнулся старший. – Что за херня?
Он подошел к трупу Айваза, склонился, брезгливо, двумя пальцами вытащил из внутреннего кармана пиджака мобильный телефон. Тот продолжал звонить, моргая зеленым огоньком. Старший со злобой втоптал телефон в снег, и раздавил каблуком, как ядовитую змею.
Трель смолкла.
С неба посыпались снежные хлопья.
– Вот и хорошо – кровищу убирать не надо. Через полчаса все и так засыплет.
– Пора ехать, грузите их.
* * *
Сапронов тер покрасневшие глаза. Сейчас бы принять сто пятьдесят, да на боковую… Но нельзя… Надо ждать…
Наконец зазвонил телефон. Сапронов снял трубку, прижал к уху.
– Преступники убиты при попытке оказать сопротивление работникам следственных органов, – раздался голос Груднева.
Сапронов вздохнул с облегчением.
– Ясно, Роман Сергеевич. Можешь отдыхать.
Полковник, положив трубку, вынул из сейфа бутылку коньяка, свернул пробку, налил полстакана. Потом, присмотревшись, махнул рукой, наполнил стакан доверху и с чувством выполненного долга принял внутрь благородный напиток.
– Сколько времени прошло, а ты не рассказал о себе ни слова…
Он лежал на подушке, подсунув руку под голову, и курил. Елена сидела рядом, обхватив руками колени. Чуть скосив глаза в сторону, он посмотрел на ее обнаженную спину, затем перевел взгляд на темную родинку на шее. Опять эта родинка… Он вспомнил, как после ужина в ресторане «Луна» они приехали в его загородный дом, пили шампанское… Потом еще был коньяк… Потом они лежали на ковре… Она поцеловала его, и он ответил… Потом он целовал эту родинку… Уже рассветало, а они продолжали с неутомимой страстью ласкать друг друга…
– Почему ты молчишь?
– А что я должен рассказывать? – откликнулся он, выпустив дым через ноздри. – Тебе и так все известно.
– Что мне известно?
– Учился в школе, служил в армии… Работал…
– Сидел в тюрьме, – добавила она после долгой паузы. – Почему ты не хочешь рассказать мне о том, как попал за решетку?
– Это неинтересно.
– Мне все про тебя интересно.
Она повернула голову, и он увидел у нее на глазах слезы.
Панфилов отвернулся, опустил руку вниз, стряхнул пепел сигареты в пепельницу, стоявшую рядом с постелью, на полу.
– У тебя на теле столько рубцов и шрамов… Это после Афганистана?
– В том числе и после Афганистана, – не конкретизируя, ответил Константин.
– А следы ожога на руке? Тоже армия?
– Нет. Чуть позже.
– Ты не можешь рассказать мне об этом? Или… все еще думаешь, что я проявляю к тебе только профессиональный интерес? Не веришь мне? Я ведь пообещала тебе, что не буду ничего писать. Я не пытаюсь зарабатывать на любимых мужчинах.
Он улыбнулся, как ему показалось, едва заметно, одними уголками губ, но она все видела и отвернулась, вытирая слезы. Пока Панфилов тушил докуренную сигарету, она встала, подошла к окну, раздвинула шторы и, прислонившись к оконному косяку, долго смотрела на заснеженный лес, поле, укрытое белой шубой, тусклое голубое небо.
– Здесь красиво… Я бы хотела жить в таком доме… Эта мечта у меня с детства. Помню, как родители возили меня в деревню на лето. И еще я навсегда запомнила запах коровы, такой странный и смешной…
– У меня нет коровы, – сказал он, глядя в потолок.
Ему не хотелось смотреть на ее точеную фигуру, на ее темные волосы, на эту родинку. Что-то тяжелое камнем лежало на сердце, и это невозможно было высказать. Вина, досада, усталость?.. Он уже почти не слушал ее, стараясь понять, что происходит с ним самим.