Дежурный инженер успел подготовиться к приходу начальства: выгнал посторонних, спрятал электрокофеварку и немытые стаканы в шкаф.
– Вам здесь будет удобно? – Он подкатил к монитору лучшее во всей аппаратной кресло на колесиках.
– Включайте, – гендиректор надел очки.
Он смотрел сюжет, внимательно вслушивался в каждое слово. Все вроде бы правильно сделано. Белкина грамотно расставила акценты, где требовалось, держала многозначительные паузы, оператор не гнался за зрительными эффектами, выбирал выгодные для объекта ракурсы съемки. Монтаж был кондовым, но этого и требовал жанр. В меру державно, в меру человечно. Правда, хотелось бы побольше самого президента в кадре.
– Если у вас нет замечаний технического характера, – гендиректор снял очки, – оформляйте кассету в эфирную видеотеку.
– По качеству видеозаписи замечаний нет, – инженер не спешил извлекать кассету из магнитофона, – но есть вопрос. Мой коллега, перебрасывавший материал по релейке, предупредил, что если выявится звуковой брак на первой дорожке, то стоит попробовать три другие.
Владимир Петрович вскинул брови:
– Звук вас устраивает?
– Вполне. Но как-то странно они его записали. На рабочих кассетах на разные дорожки пишут отдельно речь, отдельно музыку, шумы, а потом сводят все это на свободной дорожке. В эфирном же варианте на все четыре дорожки синхронно загоняется только чистовой, сведенный вариант звука. На случай, чтобы выпускающий случайно не включил в эфир другой канал. У них же на четвертой дорожке записано что-то совсем другое.
– С чего вы взяли?
– Видел на осциллографе – не такой сигнал шел. Я, конечно, могу написать на кассете, что чистовой звук следует выдавать в эфир только с первой дорожки.
Гендиректор работал на телевидении не первый год, ему не надо было долго объяснять, что может произойти. Перед эфиром какая-нибудь клуша воткнет кассету, но по закону подлости включит не ту дорожку, и вместо вкрадчивого голоса Белкиной из динамиков телеприемников по всей стране зазвучит «грязный» рабочий звук со всеми комментариями оператора и режиссера. Хорошо, если там не окажется мата. Обычно из-за таких клуш и случаются неприятности.
Проще всего было распорядиться стереть лишнюю дорожку, в худшем случае фильм выйдет немым, но гендиректор прикинул, что профессионалы из команды Белкиной не хуже его понимают: в сюжете о президенте нельзя допустить даже намека на техническую накладку.
– Включи-ка звук с четвертой, – Владимир Петрович так разволновался, что даже перешел на «ты», хотя после того, как стал большим начальником, обращался к подчиненным только на «вы».
Картинка на экране, естественно, пошла прежняя, а вот звук... – ...вы видите последнюю прижизненную съемку президента страны, – звучал из динамика шепот Белкиной, – он выбежал из резиденции прогулять собаку в сопровождении четырех телохранителей. Мы не можем сейчас показать вам то, как погиб от пули снайпера глава государства. Но мы видели это собственными глазами...
Инженер и гендиректор переглянулись.
– Что они там, перепились? – не слишком уверенно произнес Владимир Петрович.
– Вроде и не первое апреля... Да и на шутку не похоже...
Голос Белкиной дрожал: – ...и сейчас, ночью, я при помощи наших видеоинженера и оператора тайком записываю на четвертую звуковую дорожку эту трагическую новость. Надеюсь, она дойдет до зрителя, и спецслужбы не сумеют скрыть правду от народа...
Гендиректор лихорадочно сопоставил события последних дней: телефонной связи с группой не было, сюжеты о президенте исчезли из эфира и из газет.
«Она не врет. Такими вещами не шутят», – сделал он абсолютно правильный вывод, но вслух сказал:
– Это безответственный розыгрыш. Провокация. Подождите меня здесь. Надо разобраться, и никому ни слова. Откроете дверь, когда я постучу вот так, – Владимир Петрович трижды стукнул костяшками пальцев в массивную дверь аппаратной. Сами понимаете ответственность...
– Я никому не скажу, – пообещал бледный, как отбеленное полотно, инженер.
Гендиректор, прижимая кассету к груди двумя руками, побежал по коридору.
Инженеру пришлось ждать недолго. Не прошло и десяти минут, как в запертую на ключ дверь аппаратной трижды постучали – точно так, как обещал гендиректор.
– Кто там? – срывающимся от волнения голосом поинтересовался инженер.
Вместо ответа повторился условный стук. Дверь приоткрылась. В коридоре стояли трое крепких мужчин с казенными лицами, на всех были надеты белые халаты. Инженер не успел закрыть дверь – не дал подставленный ботинок. Без лишних слов его скрутили, бросили на диван, в предплечье воткнулась тонкая игла.
Бедняга еще попытался укусить зажимавшую ему рот ладонь, но мышцы уже не слушались, сделались ватными.
– Придет в себя не раньше чем через два часа, – заглядывая в зрачок неподвижному инженеру, произнес один из «медиков».
Обмякшее тело положили на раскладные брезентовые носилки и буквально бегом бросились по коридору.
– Разрешите, пропустите! – кричал один из мужчин в белом халате, оттесняя любопытных от арки металлодетектора на самом выходе из телекомпании, – каждая секунда дорога.
– Его в какую больницу везут? Надо же семье сообщить! – бежала за носилками девушка-администратор.
– В реанимацию! Туда все равно никого не пустят! – послышалось в ответ. Мы сами позвоним.
Хлопнули дверки машины «Скорой помощи». Вскоре синяя мигалка уже полыхала в потоке других автомобилей, надрывалась сирена.
– Вот как бывает, – вздохнула администратор, – пришел человек на работу, и на тебе – приступ.
Дежурный милиционер за стойкой пощелкал клавишами компьютера, отыскал фамилию инженера и от руки «пробил» время, когда тот оказался по другую сторону автоматического турникета.
Тем временем секретарша Владимира Петровича, сверяясь со списком, один за одним набирала телефонные номера и говорила в трубку:
– Простите, но назначенная на сегодня встреча отменяется. Гендиректора срочно вызвали в администрацию. Я сама перезвоню и сообщу другое время...
А сам Владимир Петрович, якобы вызванный в администрацию, сидел за письменным столом в своем кабинете. Напротив него расположился неулыбчивый мужчина в годах, между ними лежала злополучная кассета.
– Вы правильно сделали, что сразу же обратились к нам, – гость провел ладонью по короткому «ежику» седых волос.
Гендиректору показалось, что от этого простого человеческого движения брызнули электрические искры и в воздухе запахло паленым.
– Не первый год на руководящей должности, – скромно напомнил Владимир Петрович, – всегда контакт держу с органами.
– Естественно, все, что вы слышали, – это безответственная провокация, – сказано это было без тени улыбки.