Оператор пожал плечами.
— Иногда случается, что и верю. А потом жалею.
— Сделай ради меня, — и Белкина чмокнула Виталика в поросшую густой бородой щеку…
Карташов уже был готов обратиться к гнилому Западу — глаза в глаза. Тщеславие не позволяло ему отказаться от еще одной возможности позировать перед камерой.
— Надо снять вас так, чтобы отблески пожара полыхали на вашем лице, — суетилась Белкина, указывая на догорающую декорацию ворот Спасской башни. — Но не сам огонь должен оказаться в кадре, а намек на него, как предвестник мирового пожара. Отблески — вот символ. Вы же об этом будете говорить?
— И об этом тоже, — заявил Карташов.
— Не увлекайтесь, — посоветовал Глебаня, — речь нужна короткая и яркая, на одном дыхании. Согласно исследованиям, зритель теряет интерес к происходящему на экране через пятнадцать секунд.
— Декорации догорают, — вставил оператор, — поторопились бы.
Белкина благодарно взглянула на него и поправила наушник, через который слышала подсказки режиссера и оператора во время съемок.
— Начинаем, — она взяла в руки микрофон и отошла поближе к розовым кустам, росшим на склоне Васильевского спуска, от них к кремлевской стене поднимался откос. — С этой точки мы захватим и куранты на башне — самый узнаваемый на Западе символ России.
Виталик, глядя в окуляр камеры, видел, что куранты ну никак не попадают в кадр, однако благоразумно молчал об этом. Карташов подошел к Тамаре вплотную, она поднесла микрофон к его лицу.
— Начали, — оператор включил камеру, особо не заботясь о картинке.
Карташов только успел состроить «страшное лицо», бесновато блеснул глазами и открыл рот, как низкие розовые кусты за его спиной разошлись. Мелькнула тень, на голову партийному вождю опустилось что-то тяжелое, но достаточно мягкое, чтобы не повредить череп, и обмякший Артур с хрустом исчез в благоухающих зарослях. Белкина с микрофоном в руке бросилась следом, взвизгнула и исчезла, словно провалилась под землю.
И только тогда среагировал Глеб Чернявский:
— Вытащить их! — закричал он, пожирая глазами низкорослые кусты, в которых мог спрятаться разве что гном из сказки. Однако сам политтехнолог приближаться к ним справедливо опасался. Дюжие омоновцы бросились к откосу. Все, что они обнаружили за кустами, это наглухо задраенный стальной люк, на котором рельефно проступала надпись «ТЕПЛОСЕТЬ». Сколько его ни пытались подковырнуть прутом арматуры, он даже не шелохнулся.
— Резак, резак тащите!
А под крышкой тем временем послышался странный удаляющийся гул. Но найти сварочный аппарат посреди ночи на Красной площади не так уж легко….
* * *
Белкина, продолжая сжимать микрофон, висела в объятиях Клима в узкой шахте подземного колодца. Свободной рукой он уже задвинул тяжелый стальной засов под люком. Теперь сверху слышались ругательства, в щели люка беспорядочно тыкали чем-то металлическим. Люк не поддавался, а потому ругательства стали забористыми.
Тамара часто дышала от страха, ей нелегко далось решение сигануть из розовых кустов в черное жерло люка.
— Нечего тут ждать. Цепляйся за скобы и — вниз, — Бондарев заставил телеведущую взяться за осклизлые ржавые скобы, торчавшие из кирпичной стены колодца.
Снизу тянуло сыростью, гнилью, где-то недалеко чуть слышно плескалась вода. Тамара перебирала холодные скобы. Внезапно наушник в ухе отозвался голосом оператора:
— Томка, с тобой все в порядке?
— Еще не знаю…
— Хорошо, что ты жива.
Бондарев, спускавшийся первым, вскинул голову и остановился. Тамара чуть не отдавила ему высоким каблуком пальцы.
— Ты это с кем говоришь?
— Наушник… Там Виталик интересуется…
— Я уже думал, ты с ума сошла, — с облегчением произнес Клим и подхватил Белкину на руки.
Они стояли на чем-то очень ненадежном, покачивающемся. Тамара нашла в себе силы глянуть вниз.
— Лодка… резиновая…
— Садись, — Клим усадил ее на узкую деревянную лавочку. — Кстати, можешь отложить микрофон. Съемки окончены.
В носу надувной лодки лежал неподвижный Артур Карташов.
— Ты его убил? — Белкина инстинктивно подалась назад.
— Зачем убивать? — пожал плечами Клим. — Просто дал по голове, — он продемонстрировал туго наполненный песком мужской носок. — Очень эффективно. Если выйдешь замуж, бей супруга только носком с песком — ни следов не остается, ни костей не поломаешь.
Заурчал маломощный двигатель, и лодка медленно поплыла под кирпичными сводами. Свет фонарика скользил по обросшим плесенью стенам.
— Где мы?
— Река Неглинка, — неохотно ответил Бондарев, — в двадцатые годы ее забрали в коллектор.
На узком бордюре у самой воды показалась жирная крыса, но прежде чем Тамара успела завизжать, Бондарев ловко ударил веслом — серая пискнула и исчезла в темноте.
— Лучше по сторонам не смотри.
Белкина глянула на колени и тут же одернула юбку.
— Из-за тебя колготки порвала.
— И колено сбила, — в тон ответил Клим, — как девчонка. Приплывем, йодом помажу или зеленкой.
Плыли недолго. Вскоре показались какие-то ступени, ведущие к стальной двери. Клим причалил лодку и веслом трижды постучал в стальное кольцо. Дверь бесшумно отворилась на хорошо смазанных петлях, блеснул фонарик, прошелся по лицам, замер на Карташове.
— Принимайте подарок.
— Надежно вырублен? — прозвучало из-за слепящего света.
Клим без всяких эмоций несильно ударил партийного лидера туго набитым носком по голове. Две пары сильных рук подхватили Артура за руки и ноги. Бесцеремонно поволокли его вверх по лестнице.
Бондарев по-хозяйски привязал лодку и помог выбраться на ступеньки Белкиной.
— Пока тебе придется побыть со мной, — пропустил он телеведущую вперед.
— Я и не стремлюсь оставаться одна.
Процессия вскоре оказалась в ярко освещенном помещении без окон. Двое мрачных субъектов, притащивших сюда Карташова, положили его на бетонный пол. Белкина, глядя на них, прижалась к Бондареву. Выражения лиц тут же вызвало в памяти слова: «застенки», «пыточных дел мастера», «черный ворон»…
— Клим Владимирович, — хрипло обратился один из них к Бондареву, — я думаю, ей лучше не смотреть.
— Побудь в соседней комнате, — Бондарев проводил Белкину за дверь и усадил на топчан, обтянутый потрескавшейся от времени кожей, на которой темнели подозрительно бурые пятна.
За неплотно прикрытой дверью послышался плеск выливаемой воды и неясные крики. Клим поморщился, а Тамара плотно зажала уши.