Стареющих блядей всегда терзает демон ненасытности, порождающий при сне разума двух родственных чудовищ: цинизм поступков и лживость слов.
Наташа Голенкова не считала себя слишком старой: ей было всего тридцать шесть. Однако приметы грядущего увядания были налицо. Глядя по утрам в зеркало, жена экс-мента обнаруживала у себя то седину в проборе, то новые морщинки у глаз, то шелушение кожи…
Надвигавшийся климакс заставлял вибрировать внизу живота тугую струну сладострастия. Беспощадное зеркало подсказывало: еще немного – и она вообще никому не будет нужна, даже козлу-мужу. Блядское естество требовало ежедневного подтверждения того, что она, Наташа, – очень даже еще ничего и что мужики на нее западают. Не все мужики, к сожалению, только один… Но зато какой! Толстый, красивый и очень-очень крутой, с погонами подполковника милиции. С Коробейником она теперь трахалась ежедневно, и поздние возвращения домой подталкивали стареющую профуру на примитивную и циничную ложь.
Грамотно лгать умеют лишь люди расчетливые, умные, с богатой художественной фантазией. Школьная медсестра не обладала такими полезными качествами, и потому объяснения регулярных опозданий звучали кондово и примитивно: «день рождения подруги», «троллейбус сломался», «медосмотр в младших классах».
Конечно, бывший оперативник прекрасно понимал, что супруга банально лжет. Но пока не спешил уличить ее в обмане. Эдуарду Ивановичу было теперь совершенно не до жены… Однако такое положение вещей не могло продолжаться вечно. Да и легкость, с какой Наташе удавалось впаривать Эдику про подруг, троллейбусы и медосмотры, способствовала полной потере бдительности.
…Наташа вернулась домой в десять вечера навеселе – перед тем как отвезти любовницу домой, Коробейник угостил ее в баре винцом. С мужем она столкнулась в прихожей. Эдик стоял одетый, снимая с ротвейлера поводок, – видимо, оба мента только что пришли с прогулки.
Появление Голенковой не вызвало у домочадцев никакой радости. Эдуард Иванович, взглянув сквозь жену, сумрачно поздоровался и отвернулся. Пес обнюхал Наташины брюки, тихонько зарычал и отошел в сторону. В последнее время Мент почему-то невзлюбил хозяйку: то ли проникся своим собачьим превосходством, то ли Эдик потихоньку науськивал пса… Как бы то ни было, Наташа поняла: муж наверняка не заинтересуется причиной задержки. Так что врать про плохую работу общественного транспорта не придется.
– Таньки еще не было? – быстро спросила Наташа и, повесив в прихожей сумочку, прошла на кухню.
– Наверное, у своей беременной подруги зависает, – нехотя отозвался Эдик. – Послушай… У тебя сигарет нету? А то я купить позабыл.
– В сумочке посмотри.
Она слышала, как муж прошел в прихожую, как вжикнул замком-«молнией»… На кухне он появился лишь через несколько минут. Едва взглянув на Эдика, супруга поняла: произошло что-то непоправимое. Глаза его остеклянились, лицо посерело, щека задергалась, кулаки сжались. Он тяжело дышал, и от напряжения желваков у него шевелились уши.
– Эдичка, что случилось? – испугалась Наташа.
Казалось, еще чуть-чуть – и Голенков бросится на жену с кулаками. Однако сработала ментовская выдержка. Эдик быстро уровнял дыхание, унял нервный тик и, скрипнув зубами, тяжело опустился за стол. Подперев щеку рукой, он с прищуром взглянул на супругу, закурил, окончательно отвердел лицом и в одночасье стал похожим на справедливого начальника детской колонии.
– Ты почему сегодня так поздно? – с вкрадчивой угрозой спросил Голенков. – Троллейбуса долго не было? Или медосмотр затянулся?
– С подругой заболталась… – севшим от страха голосом пробормотала Наташа, лихорадочно прикидывая: что могло так резко изменить настроение мужа?
– Имя и фамилия подруги, телефон, адрес, – воткнул бесстрастный вопрос бывший оперативник.
– Она на окраине живет… В микрорайоне. Новый дом, телефона еще не поставили, – мгновенно нашлась Наташа.
– А почему ты пьяная?
– Не пьяная, а всего лишь выпимши. Подруга винчиком угостила. За встречу.
– Та-а-ак… – взгляд Эдика был кинжально пронзителен, и Наташе стало совсем не по себе. – А косметика у тебя почему такая яркая? Для кого каждое утро перед зеркалом жопой вертишь?
– Я ведь еще вполне молодая женщина… Должна выглядеть красиво. А крашусь я… для тебя, Эдичка. А для кого же еще? – безнадежно соврала она.
– Для меня, значит… Ну, спасибо. А свою квадратную сраку в молодежные джинсы… тоже для меня втискиваешь? А килограммы ваты в бюстгальтер зачем напихиваешь? Чтобы в моих глазах посексапильней казаться?!
– Все для тебя, мой хороший! Я вообще не понимаю… Ты что – меня в чем-то подозреваешь? – захлопала крашеными ресницами Наташа.
– Женские подозрения в неверности основываются на интуиции. Мужские – на фактах. А факты, пусть даже косвенные, всегда весомей игры ума, – спокойно парировал Голенков.
– Ты смотри – по умняку зарядил! Слышь, брось свои ментовские замашки! Не в горотделе. Думаешь, я на стороне себе кого-то завела? Предъявляешь, да? Про какие такие факты ты мне тут впариваешь? – с нарочитой развязностью спросила любовница Коробейника.
Опустив руку в карман, Эдик протянул кулак и с издевательской медлительностью разжал пальцы.
На ладони белела смятая бумажка со сморщенным засохшим презервативом.
Наташа смотрела на предъяву обреченно и затравленно. По мере осознания лицо ее меняло цвет от нормального к розовому, красному, бордовому и белому. Только теперь она с ужасом вспомнила о резинке, собственноручно снятой с члена любовника и легкомысленно позабытой в ридикюле…
– В сумке у тебя нашел. Только что. Или ты этот гондон… в секонд-хенде купила? – вежливо и опасно спросил Голенков.
– Я… я… – только и смогла вымолвить пойманная на горячем жена.
– А теперь – быстро: где, когда ты с ним трахаешься? Как часто? У тебя с ним серьезно или не очень? Кто об этом знает? В глаза, в глаза мне смотри, говниза! – Голенков сознательно не называл имени предполагаемого любовника, но по глазам собеседницы определил, что понят правильно.
Говниза поняла: единственный шанс отмазаться – перейти в контрнаступление, да еще так, чтобы сделать Эдика виноватым. Высокий статус любовника гарантировал ей относительную неприкосновенность. Вряд ли недавний зэк осмелился бы вякнуть на подполковника милиции, которому, кстати, был обязан шикарным трудоустройством.
– Ну да, встречаюсь я с Юрой, – бросила Наташа с вызовом. – Потому что он лучше тебя.
– Да-а-а? – процедил Голенков, медленно закипая. – Чем это лучше?
– Деньги дает. На шмотки, на косметику… на золотые украшения, – выпалила любовница Коробейника, но тут же прикусила язык.
– Во-от как… И за какие такие заслуги? Хотя… и так понятно, за какие, – ласково и недобро сказал Эдуард Иванович.